Книга Художник из 50х Том II, страница 91 – Сим Симович

— А чувства мешают принимать правильные решения.

— Чувства делают решения человеческими, — возразил Гоги. — Без них мы создаем мир, в котором не захотим жить.

Крид отложил фотографию, прошелся к выходу из палатки.

— Знаете, что самое печальное? — сказал он, не оборачиваясь. — Вы правы. В стратегическом плане ваш поступок был ошибкой. Но в человеческом…

Он помолчал, глядя на корейские горы за пологом палатки.

— В человеческом плане это было единственно возможное решение для того, кем вы остались в глубине души.

— А кем я остался? — спросил Гоги.

Крид повернулся к нему. За авиаторами не было видно глаз, но в голосе прозвучала странная печаль.

— Художником, — сказал он просто. — Вы так и остались художником, Георгий Валерьевич. Человеком, который видит красоту и стремится ее сохранить. Даже когда это идет вразрез с холодной логикой.

— А вы думали, я стану кем-то другим?

— Я надеялся, что вы станете больше, чем художник. Стратегом, политиком, творцом новой реальности. — Крид взял трость, направился к выходу. — Но, возможно, мир нуждается в художниках больше, чем в стратегах.

Он остановился у входа.

— Ваши мехи отзывают в Москву. Корейская операция завершена. Досрочно, но завершена.

— А я?

Крид вышел, оставив Гоги наедине с мыслями. За пологом палатки слышались голоса корейских солдат, смех детей из соседней деревни. Звуки мирной жизни, которая стала возможной благодаря его «стратегической ошибке».

Гоги подошел к столу, взял чистый лист бумаги. Нарисовал простую сценку — корейского мальчишку, играющего с деревянным солдатиком. В рисунке не было ни мехов, ни плазменных пушек, ни высокой стратегии.

Только человеческое тепло.

Самолет набирал высоту над Желтым морем, когда Крид протянул Гоги стопку европейских газет.

— Почитайте на досуге, — сказал он, устраиваясь в кресле напротив. — Любопытно узнать, как мир отреагировал на ваши художества.

Гоги взял первую газету — лондонскую Times. Заголовок на первой полосе гласил: «Тайна корейских роботов: новая эра войны?» Ниже шла фотография разрушенной американской базы и размытый снимок меха вдалеке.

— Они еще не понимают масштабов произошедшего, — спокойно заметил Гоги, перелистывая страницы. — Пишут о «секретном советском оружии» как о диковинке.

Он откинулся в кресле, читая статью с невозмутимостью человека, изучающего прогноз погоды. Журналист рассуждал о «возможных технологических прорывах» и «новых методах ведения войны», не догадываясь, что говорит с автором этих самых методов.

— А вот французы более проницательны, — Гоги взял Le Figaro. — «Конец эпохи человеческих армий». Неплохой заголовок.

В статье цитировались слова генерала Риджуэя о «металлических солдатах, которые не чувствуют страха и не знают усталости». Американский командующий пытался объяснить свое поражение, но получалось неубедительно.

— Риджуэй производит впечатление человека, увидевшего привидение, — усмехнулся Гоги. — «Они появлялись из ниоткуда, действовали согласованно, словно управляемые единым разумом». Если бы он знал, насколько близок к истине.

Крид молчал, наблюдая за реакцией художника. Тот читал о своих деяниях с той же отрешенностью, с какой искусствовед изучает работы давно умершего мастера.

Немецкая Die Welt пошла дальше коллег. На развороте красовались схемы предполагаемого устройства советских роботов, составленные по рассказам очевидцев. Схемы были наивными и неточными, но общий принцип угадали верно.