Книга Наемники, страница 133 – Дональд Уэстлейк

— Мистер Флейш велел вам сфабриковать обвинение. Он велел вам.

— Ты, проклятый сопляк!.. — Его лицо снова исказилось от гнева. — Кто пытается сфабриковать против тебя дело? Никто не предъявляет тебе никакого обвинения! Никто даже не винит тебя ни в чем.

У меня от удивления отвалилась челюсть, и меня обуял панический страх.

— Нет, нет, и никто не избивал меня. Не заточал в камеру, не рвал моего чемодана, не ломал пишущей машинки Уолтера, и никто не пытался вынудить меня сказать, что Уолтера не было в мотеле в тот момент, когда… когда его… Гамильтона, убивали. И… и никто не сфабриковал ложные показания миссис Гамильтон, никто не пытался вынудить меня заявить, что у Уолтера имеется револьвер и что он давно знаком с мистером Гамильтоном или…

— Заткнись — О… и никто не срывал с меня очки и не бил меня в живот…

Он потянулся ко мне через стол, схватил меня за рубашку на груди и приподнял, поставив меня на ноги. Наши лица оказались на расстоянии дюйма одно от другого, и я ощущал его зловонное дыхание.

— Заткни свою глотку, — прошипел он. — Ты толкаешь меня на крайности, и я пришью-таки тебе срок. Я обвиню тебя в нападении, на офицера и сумею это доказать, будь уверен. Если ты не хочешь угодить на два года в тюрьму, одумайся немедленно.

Я весь дрожал. Я зажал рот и глаза руками, затаил дыхание и ждал. Я ждал, когда Уиллик скажет мне, что у меня нет выхода, что я погряз в этих джунглях навсегда, и в тот момент, когда у меня уже не останется никаких сомнений в том, что он намерен сделать со мной самое худшее, что только возможно, я открою глаза на одно короткое мгновение, чтобы убить его.

Знаете, Уиллик, я способен на это, Уиллик. Никогда прежде мне и в голову не приходило, что я способен на нечто подобное. Да, я убью его. Какой из вас получился хороший учитель, Уиллик!

Но он молчал, не проронив больше ни слова, жребий еще не был брошен, и я продолжал висеть, дрожа, в его кулаке, пока, наконец, он не отпустил мою рубашку и не отодвинулся от меня. Тогда я открыл глаза и увидел, что он опять сидит за столом с потемневшим от гнева лицом. Он посмотрел на меня и хриплым голосом сказал:

— Сядь!

Я сел. Дрожь постепенно стала униматься.

— Сожалею, что потерял терпение, — сказал он. — Ты не должен был так меня злить.

Ну и ловкач, подумал я, сумел ко всему прочему представить себя пострадавшей стороной!

— Одну вещь ты сказал, — пробормотал он. Он перелистал пачку бумаг, лежавшую перед ним. — О показаниях миссис Гамильтон. Она продиктовала их, подтвердила под присягой и расписалась под ними. Я готов во многом тебе поверить, но на этот раз я желаю услышать правду. Мне надоело возиться с тобой, я хочу услышать правду и покончить с делом.

Я ждал. Он все еще мог сказать свое последнее слово. Я ждал.

— Все, что я хочу знать, — сказал он, — это почему вы не сказали миссис Гамильтон, что вы из профсоюза.

Так, значит, вот в чем дело. Я действительно почувствовал облегчение и даже сел поудобнее, вытянув ноги. Наконец мы подошли к последней черте. Я в последний раз скажу ему правду, а он скажет мне, что я упустил предоставленную мне возможность, и тогда я перегнусь через стол и сомкну руки у него на глотке, и никакая сила в мире не заставит меня их разжать, пока он не перестанет дышать.

Я сам удивился своему спокойному, ровному голосу, когда заявил: