Книга Ведьма и столичный инквизитор, страница 42 – Анна Кайзер

— Эльда, милая, — начала я осторожно, продолжая гладить ее по спине, ощущая под ладонью дрожь. — Может, он просто… очень занят? Дела государственные, расследования… Ты же сама говорила, важный. Не до знакомств ему сейчас.

— Занят! — фыркнула она сквозь слезы, но всхлипы стали чуть реже, сменившись обиженным сопением. Девушка вытерла нос. — Да все они заняты, когда им неинтересно! У них всегда дела, когда видят девушку попроще. А увидели бы принцессу – сразу бы время нашлось.

— Ладно, с этим столичным не вышло, — сказала я, стараясь звучать ободряюще. — Но у тебя же были другие. Миколаж-булочник и Грер-охотник. Вот о них расскажи. Как они? Ухаживают?

Это было роковой ошибкой. Эльда завыла так, что, казалось, васильки на занавесках съежились от жалости.

— О-о-о-о! Они! Эти тупые, бесчувственные, лупоглазые бараны! — Она вскочила с кровати, как ужаленная гигантской осой, и начала мерить шагами комнату, размахивая скомканным платком, словно это был флаг.

— Сначала все было чудесно! Просто сказка! И Миколаж, и Грер – оба носили подарки. Я думала. — Эльда остановилась, лицо ее исказилось горькой усмешкой, — Пусть одновременно. Мне же приятно. Я как принцесса!

Подруга вытерла новый поток слез тыльной стороной ладони.

— А потом они встретились! У фонтана на площади! Вчера! Я шла с Грером, а тут как раз Миколаж идет с булочками И началось! — Эльда замерла, в ее глазах горел огонь пережитого унижения. — «Ты что, к моей девушке пристаешь?» – как рявкнет Миколаж Весь красный стал. А Грер, тот и глазом не моргнул: «Твоя? Да она мне сама улыбалась слаще меда, когда я шкурку лисью приносил!». А Миколаж ему, визгливо так: «Пахнешь, как медвежья берлога после спячки, а туда же, красавчик полевой!» — Эльда передразнила его визгливый от злости голос.

— А Грер фыркнул, как медведь: «А ты на себя смотрел? Пугало огородное после ливня! Ишь, раздулся от булочек своих!» — Она передразнила хриплый бас охотника. — Я стояла и думала, ну, сейчас! Сейчас подерутся! Из-за меня. Как в романах! И я их остановлю. Своим царственным словом. И все вокруг мне позавидуют и поймут какая я бесценная.

Эльда замолчала, лицо ее стало вдруг очень усталым.

— А они… — голос ее сорвался на шепот, полный леденящего стыда, — они посмотрели друг на друга, потом на меня. Миколаж плюнул на землю: «Двух сразу водит за нос!» А Грер фыркнул: «Баба не стоит синяков. Пошли, пропустим по кружке эля». И ушли! Вместе! Болтали о чем-то. Оставили меня одну! На виду у всего города.

Подруга снова рухнула на кровать, забилась лицом в подушку, ее тело сотрясали беззвучные теперь рыдания, страшнее прежних.

— Все видели, все слышали. Теперь все знают. А у меня больше никого нет! Ни столичного принца, ни булочника, ни охотника. Я окончательная неудачница. В двадцать лет! Позор! Конец! Больше никогда не полюблю! – простонала она из подушки.

Эту последнюю фразу я слышала слишком часто. Первые раз семь она тревожила и трогала. Но теперь оставалось только тяжело вздыхать.

Рыдания подруги, глухие, отчаянные, заполнили комнату. Я сидела рядом, обняв ее за плечи, чувствуя, как мелкая дрожь проходит по телу подруги.

Во мне боролись волны жалости – сильной, почти материнской – к этой сломленной девушке, и… легкое раздражение.

Вся эта буря из-за мужского внимания? Из-за того, что ее не оценили по достоинству? Когда в двух шагах, в лесу, возможно, умирал сын кузнеца, а по окрестностям прячется неизвестная ведьма, превращающая людей в чудовищ.