Книга Порабощенная душа, страница 85 – Кери Лейк

Этот комментарий вызвал на её лице улыбку.

— Ты просишь меня повысить ставку твоего наказания?

— Нисколько. Я просто говорю, что я принял тот факт, что моя жизнь уже не та, что была несколько месяцев назад. Я доволен.

— Что-то мне подсказывает, что ты не будешь довольствоваться этим долго, Гевин.

— Истинно так. Но пока я с этим смирился.

Глава 7

Люк на чердак остался приоткрытым, и через щель Гевин смог увидеть небольшой художественный уголок. Сабель стояла перед холстом и рисовала. На заднем плане играла тихая музыка. Нина Симон. Он бы оставил её в покое, но лестница, спущенная в коридор, усилила его любопытство, и он, раскрыв люк шире, забрался внутрь.

Стоя к нему спиной, она продолжала работать над картиной на мольберте. Взгляд Гевина скользнул по картинам на стене. Белые лица, если не считать единственной отличительной черты на каждом. На одной из картин показан очень детальный взгляд, вплоть до морщин и гусиных лапок. Мужчина, судя по густым бровям и коренастой фигуре. Остальная часть лица была белой, размытой. На другой картине, кажется, был отражён тот же мужчина. Его верхняя губа имела очень отчетливый изгиб под усами, которые нужно было подстричь, они свисали низко. Опять же, остальная часть лица, за исключением этой небольшой детали, осталась белой, размытой, почти незавершённой. На другом холсте была нечеткая красная надпись, нанесённая на предплечье — слова поблекли, как будто она просто пыталась уловить формы букв.

Во всех случаях казалось был один и тот же человек. Как пазл из кусочков, составляющий одну картину.

— Что ты здесь делаешь?

Гевин обернулся, увидев краску, забрызгавшую её клетчатую рубашку, и волосы. Он дёрнул подбородком.

— Кто он?

— Никто.

— Такие детали удивительны для никого.

— Он… тот, кого я когда-то знала. Ты голоден? Я имею в виду, вы же тоже голодаете? Я заметила, что ты мало что ел с тех пор, как приехал сюда.

— Мы едим в основном ради вкуса и общения. — Гевин снова повернулся к картине. — Эти картины великолепны. Такие мрачные. Почти зловещие ноты. — Он сделал паузу, глаза сосредоточились на изображении, на котором особенно выделялась грубая рука, сжатая в кулак. — Этот человек когда-то причинил тебе боль?

— Он мой отец.

Гевин не удосужился повернуться. Это могло бы заставить её замолчать, а поскольку большинство суккубов не знали своих отцов, он внезапно был заинтригован.

— Он ушёл, когда мне было двенадцать. Ты спросил, причинил ли он мне боль? В тот день, когда он ушёл, он уничтожил меня.

— Значит, ты любила его?

— То, что он был в моей жизни так долго, было проклятием. Нет ничего лучше, чем чувствовать себя особенной. Отличаться от других представителей своего вида, которые никогда не знали своих отцов, не говоря уже о том, чтобы вырасти вместе с ними, — только чтобы обнаружить, что ты совсем не особенная. Было бы лучше, если бы она его осушила.

Гевин повернулся и увидел, как она с улыбкой возится с кистью.

— Раньше я верила, что связи между партнёрами нерушимы. Они бесполезны. Они ничего не значат. — Она бросила кисть в одну из канистр, стоящих рядом с мольбертом.

В большинстве случаев связи были нерушимыми.

— Знаешь, почему он ушёл?

— Неа. Плевать. Ублюдок может сейчас лежать лицом вниз в канаве, и для меня это не имело бы значения. Тринадцать лет без единого телефонного звонка, в то время как нас с сестрой таскали по всему городу от одного трейлерного парка к другому? Жизнь с мужчинами, которые разорвали бы нашу невиновность в клочья, если бы я не научилась использовать свои силы на раннем этапе.