Книга Освобождение, страница 41 – Кери Лейк

Только после похорон я отрёкся от Бога и дошел до того, что, перебрав однажды ночью виски, попытался срезать со своей кожи татуировку креста. В итоге мне наложили швы и круглосуточно следили за мной, как за суицидником. Вскоре после этого я ввалился в церковь и стал выкрикивать у алтаря ругательства, а моя злоба эхом разносилась по почти пустому нефу. Я ожидал, что меня вышвырнут из церкви или задержат полицейские. Вместо этого отец Томас Канн сидел рядом со мной, молча слушая, как я проклинаю небеса, пока наконец меня не прорвало.

За моей пьяной тирадой о Боге и вере мы проговорили час, а может, и больше, и, несмотря на мой протест, он за меня помолился. Не за то, чтобы я вновь обрел веру или, чтобы Бог простил мне моё богохульство. Он молился за то, чтобы закончились мои страдания. Чтобы я нашел в этом какую-то цель и снова познал покой. Потребовалось много времени, прежде, чем его слова проникли сквозь стальную броню моего сердца. Даже сегодня я не могу сказать, что мои страдания когда-либо по-настоящему заканчивались, но я нашел в них цель.

Я достаю из коробки старый мобильник Вэл, и с него что-то падает на ковер. Я переворачиваю жесткую белую карточку и вижу на ней надпись: Ричард Розенберг из юридической фирмы «Голдман и Розенберг». Ни имя, ни название фирмы мне не знакомы, но, перевернув телефон, я вижу, что карточка скорее всего была спрятана в футляре. На обратной стороне почерком моей жены написано: «Отель «Палмс», номер 133».

Меня разбирает любопытство, с какой целью Вэл встречалась с адвокатом. К тому же в отеле. Банкротство? Не то, чтобы наш бизнес сильно процветал, но потеря дома или чего-то в этом духе нам точно не грозила. Она знала это как никто другой, поскольку работала у меня бухгалтером. В конце концов, именно так мы и познакомились — мой отец нанял ее, чтобы уладить свои финансовые дела, которые были гораздо более запутанными, чем наши. Развод? Несчастной она никогда не казалась. Более того, она частенько заговаривала о том, чтобы завести второго ребенка. Неверность? Однажды пережив измену, Вэл всегда испытывала искреннюю ненависть к такого рода предательству.

Я ставлю телефон на зарядку в надежде найти в нем что-нибудь, что прольет свет на этого адвоката. Может, телефонный разговор или неотправленное сообщение. Пока телефон заряжается, я продолжаю рыться в коробке.

Я нахожу там открытку на День отца, на которой цветными карандашами написано «Самый лучший папа на свете», и рисунок Изабеллы, изображающий всю нашу семью и котенка, которого она в тот год попросила у Санты.

Снова почесав Филиппа, я смотрю на рисунок и улыбаюсь.

— Помнишь, как она называла тебя своим младшим братом?

Я нахожу в коробке фотографию, на которой мы втроем в последний день ее химиотерапии. И когда я добираюсь до дна, боль становится терпимой. Нет, она никуда не ушла, и не уйдёт, но уже не такая сокрушительная, какой я ее себе представлял. Глядя на все эти реликвии, я чувствую не только печаль, но и свет. Затерянный в воспоминаниях о тех днях. Я чувствую на своем лице солнце, а в сердце — счастье, благодарность за этот подаренный Богом небольшой отрезок времени с этими двумя удивительными созданиями.

Я ставлю коробку обратно на полку и забираюсь под одеяло. Уставившись в потолок, я мысленно возвращаюсь к нашей утренней встрече с Айви, и меня передергивает от мысли, что я не смог предложить ей еще какую-нибудь помощь. В конце концов, я мог бы взять одну из наших многочисленных брошюр о домашнем насилии, хотя, после всех тех ресурсов, что она уже исчерпала, это могло бы показаться ей какой-то пощечиной. Кто этот парень, что у него такие связи в правительстве? Член мафии? Картеля?