Книга Распускающийся можжевельник, страница 148 – Кери Лейк

Пот блестит на его теле, освещая шрамы, разбросанные по коже. Рельефные мышцы изгибаются в такт его движениям, его тело стройное и такое же мощное, как пьянящий аромат, наполняющий комнату. Все движется медленно. Извилисто. Как будто это действительно сон.

Эти стоны — мои собственные.

Волны удовольствия сжимаются в моем животе, и я облизываю губы, желая побороть это, но каждый мускул молит о сладких вибрациях, проникающих в мои кости.

Я поворачиваю голову и вижу ряд черепов, прислоненных к стене. Их рты разинуты, белые завитки дыма поднимаются к потолку пещеры. Картина на стене смотрит на меня сверху вниз, расширяясь и уменьшаясь на моих глазах, и черепа смеются над слабыми голосами, которые шепчут мое имя. Я смотрю вниз на себя, полностью одетую, но корчащуюся на полу. Рис наблюдает за мной, челюсть отвисла, глаза прикрыты.

Эти голубые глаза впиваются в меня, наполненные голодом, более сильным, чем само голодание.

Сцена исчезает, когда сон подступает к моим глазам, и я поддаюсь ему.

Жидкость стекает по моему горлу,

образует дорожку влаги, которая охлаждает мою грудь. Страстное желание охватывает меня с новой силой, и я поднимаю дрожащие руки к холодному предмету, подносимому к моим губам. Отчаянно желая еще, я держу его там, высасывая столько воды, сколько могу, не заботясь о том, что она вытекает из уголка моего рта.

Давление на мой затылок поддерживает меня в вертикальном положении, покачивая головой, пока я продолжаю пить.

Кувшин падает в темноту пещеры, освещенной только одним настенным светильником, гораздо более тусклым, чем раньше. Другой самки нигде не видно, оставляя меня гадать, не начинается ли сейчас моя смена развлекать ублюдка.

Маска Риса снята, и я изучаю резкие линии его подбородка, покрытого коротко остриженной тенью бороды, и шрам, который искажает его кожу. Он невероятно привлекателен… для бастарда.

— Ты упрямая.

— Так мне говорили, — говорю я слабо.

Прохладной воды пока достаточно, а мое тело настолько вялое от голода и жажды, что мне даже все равно, что он со мной делает. Мои глаза закрываются, но открываются при первом прикосновении сладости, танцующей на моем языке. Мякоть инжира прижимается к моим губам, и я держу ее там, высасывая сок, который на вкус как сладкое блаженство. Боль пульсирует в моей спине и чешется. Черт возьми, как же она чешется. Я переворачиваюсь в грязи, пытаясь облегчить ее, и, как будто он может прочитать мои мысли, он расчесывает ее для меня.

Несмотря на мое раздражение, облегчение невероятное, и у меня вырывается тихое ворчание, когда он прибивает гвоздь к месту.

— Ястреб-тарантул. Он проводит рукой по боли, и это рай. Сущие небеса.

— Нашел это застрявшим у тебя в рубашке.

— Боль. Это было так сильно.

— Дал тебе немного пейота для этого. Последние несколько часов у тебя были галлюцинации.

Галлюцинации? Я не утруждаю себя объяснением ему, что эти галлюцинации включали в себя то, что он наблюдал за мной точно так же, как за другой женщиной. Черт возьми, может быть, так оно и было.

— Тебя раньше жалили?

Он кивает.

— Много раз.

— Уверена, что один из вас, придурков, не натравил это на меня в качестве одной из ваших отвратительных пыток?

— Если бы я собирался тебя мучить, я бы придумал что-нибудь более креативное, чем ястреб-тарантул.