Книга Омега. Ты родишь мне сына, страница 24 – Алисия Небесная

Его пальцы скользят по животу. Медленно. Властно. Словно проверяет целостность товара.

— Как бы тебя ни ломало, — его шёпот холоднее удара, — ты всё равно будешь со мной. Все согласились. Осталась только ты.

Внутри пустота. Я знаю: никто не придёт. Никто не спасёт. Я уже передана. Я — его.

Просыпаюсь от звука. Резкий, неестественный. Секунда — и тело уже движется. Я не думаю: встаю, иду, бегу.

Её дверь. Не заперта. Толкаю плечом — вхожу.

Юля мечется в постели. Простыня сбита, волосы липнут к вискам. Лицо в поту. Губы шепчут едва слышно:

— Нет… не надо…

Пальцы судорожно хватают воздух, будто ищут защиту.

Подхожу, опускаюсь на край кровати. Кладу ладонь ей на плечо — твёрдо, уверенно, чтобы почувствовала: я здесь.

— Юля, — тихо. Голос ниже обычного, срывается на хрип. — Это я. Ты дома. Всё в порядке.

Она вздрагивает. Тело сжимается, как будто ждёт удара. Плечо дрожит под моей рукой.

— Юля, — повторяю, ближе, мягче.

Она резко вырывается из сна, садится, вскрикивает. На миг в глазах пустота, затем вспыхивает паника. Смотрит, но будто не узнаёт. Пытается подняться — ноги не слушаются, падает обратно.

Подаю стакан.

— Пей, — спокойно.

Она тянется к воде, пальцы дрожат; пьёт жадно, как будто спасается. Молчит. Смотрит в пол. Дыхание неровное. Я жду.

— Кошмар, — выдыхает наконец. — Он пришёл. Сразу после…

Я знаю, кого она имеет в виду: отец, Совет, Роман — те, кто решили за неё и вбили в голову мысль, что выбора нет. В груди поднимается тяжёлый гул.

— Я никому не нужна, — шепчет. — Я… помеха. Отработанный материал.

Наклоняюсь ближе, заставляю поднять взгляд.

— Смотри на меня.

Глаза ещё дрожат, но я держу её взгляд.

— Ты — мать моего ребёнка. — Произношу медленно, по слову. — За тебя больше никто не решает. Ни Совет, ни он, ни даже твой отец.

Моя ладонь скользит по её плечу. Сжимаю — чтобы почувствовала силу.

— Пока я рядом, к тебе никто не подойдёт. Ни шагу, ни слова, ни «права». — Воздух на вдохе режет, зверь поднимает голову. — Они узнают, что значит тронуть то, что моё.

Юля всматривается. В панике проступает другое — недоверие, надежда.

— Ты не одна, — твёрдо. — Никогда больше.

— Ложись, — тихо приказываю. — Я останусь.

Она не спорит. Опускается на подушку, тянет плед, сжимает угол ткани так, будто это единственное, что удерживает её на земле. Плечи всё ещё подрагивают, но дыхание выравнивается.

Сижу рядом, всматриваюсь, как на её лице медленно тают следы напряжения, как дыхание становится ровнее, как страх сдаётся. Здесь, под этой крышей, ей больше нечего бояться. Пока я рядом — её мир защищён.

Она лежит, не спит, но её дыхание стало спокойнее. Я ложусь рядом, не касаясь, просто чтобы она знала: я здесь. Она не двигается, но и не тянется ко мне. Её дыхание меняется, а плечо едва заметно дрожит. Я протягиваю руку и осторожно касаюсь её. Ладонь ложится на талию, другая — под голову.

Она… позволяет. Не покорно, не мягко — как дикая волчица, которая на миг перестала рычать.

Мы просто лежим рядом. Дышим вместе. Запах другой. У Оли был тёплый — мёд и пряная трава. Здесь — лес после дождя.

Она — дикая, глубоко внутри. Не мягкая — упрямая. Не ласковая — колючая.

Оля согревала. Юля — будоражит. Оля успокаивала. Эта — одним взглядом срывает с поводка.

Но сейчас она — под моей защитой. Та, кто вынашивает моего сына. Та, кого я обязан удержать.