Книга Омега. Ты родишь мне сына, страница 21 – Алисия Небесная

Грудь сжимает так, будто лёгкие преградили себе доступ к воздуху. В висках стучит ярость. Я знаю это чувство: когда хочешь сорвать замки, закрыть все выходы и оставить только один путь — свой.

Мой волк не умеет делить.

Юлия Волкова может сколько угодно говорить о выборе. Может биться, спорить, уходить в молчание. Но её шаги уже звучат в моём доме. Её дыхание — часть этой тишины. Её дрожь — моя ответственность. И я не позволю никому — ни стае, ни её прошлому, ни чужому альфёнку — забрать её.

Из кухни доносится шум: чайник начинает свистеть, нож стучит по разделочной доске. Юлия.

Иду по коридору. Она стоит спиной. На ней лишь футболка до середины бедра, волосы собраны торопливо, несколько прядей выбились.

На столе — кружка, яблоки, мёд. Вечер. Простой быт. Но с ней ничего не бывает «просто».

Замираю в дверях.

— Значит, ты Волкова?

Пауза. Она будто решает — это вопрос? обвинение? признание?

Медленно поворачивается. В глазах нет ни страха, ни удивления. Только тихое:

— Кто сказал?

— У тебя глаза Волкова-старшего. Холодные. Упрямые. Только он умел так смотреть: хотел загрызть, но сдерживался. Из принципа.

Она молчит. Берёт кружку, делает глоток. Руки — спокойные, но плечи выдают напряжение.

— Почему скрывала?

— Потому что здесь я — никто. Так было безопаснее.

— А теперь?

— А теперь ты знаешь.

Наши взгляды сцепляются. Она не прячется. Не сгибается. Стоит прямо. Как та, кто уже падала — и снова встала. Я понимаю: она пережила смерть мужа, потерю ребёнка, крушение стаи — и осталась на ногах.

— Тебя хотят вернуть, — произношу ровно. — Считают, что принадлежишь им.

— Я не вещь, Артём. Ни твоя. Ни их.

— Но ты носишь моего ребёнка.

— И всё же — я не твоя.

Слова звучат тихо. Без угрозы. Без просьбы. Просто факт. Смотрю на неё. «Омега» звучит слишком плоско. Она — не просто омега. Она — выжившая.

Её фраза висит в воздухе. Слишком прямая. Слишком точная. «Я не твоя».

Слышал это раньше. От других. В других обстоятельствах. Но не от неё. Не сейчас.

Пальцы сжимаются в кулак. Волк внутри не воет. Он рычит. Низко, настороженно. Я приближаюсь. Она не двигается. Не отводит взгляд. Наклоняюсь ближе. Горячее дыхание касается её кожи. Голос звучит ниже, чем должен:

— Забываешься, омега.

Она дёргает уголком губ. Не испуг — упрямство.

— А по-моему, это ты решил, что тебе всё можно.

Голос хриплый, ровный. В нём рычание. Она не боится. И от этого внутри меня закипает.

— Я — альфа, — шиплю у самой её шеи. — И ты в моём доме.

— А я — не вещь, — отвечает мгновенно. — Иди к той, что прибежала к тебе.

Слова — почти в лицо. Её пульс бьётся в горле, и я чувствую, как он синхронно отвечает моему.

Рука тянется к ней — и замирает. Ещё шаг — и я сорвусь. Она это чувствует. Видит. Но не отступает.

На миг хочется рыкнуть. Прижать. Заставить замолчать.

Но дыхание её сбивается. Тело напряжено. Она не должна волноваться. Не сейчас.

Сжимаю челюсть. Внутри всё гремит, волк рвётся наружу. Но голос звучит ровно:

— Не твоё дело, девочка.

Она моргает один раз. Ресницы дрожат, но взгляд не тускнеет.

Я разворачиваюсь и выхожу с кухни. Пока мы оба не перешли ту грань, за которой уже нет возврата.

Он ушёл. Не громко, без крика и даже без привычного хлопка двери — просто шаги растворились в тишине, и сразу стало так, словно воздух в доме осел, сгустился и пропитался грозой.