Книга Омега. Ты родишь мне сына, страница 34 – Алисия Небесная

Он смотрит в стол. Пальцы сцеплены, суставы белеют. Голос ровный, но слишком — будто каждое слово даётся через боль.

— Оля ждала ребёнка, — наконец продолжает он. — Мы почти никому не сказали. Даже в стае знали единицы. Хотели тишины.

В груди у меня всё сжимается. Я чувствую, куда он ведёт.

— Один из чужих решил, что может позволить себе больше, — в его голосе срыв. Глухой, тяжёлый.

— Альфа Востока, — выдыхаю.

Он кивает. И воздух вокруг становится холоднее. В памяти всплывают слухи, которыми тогда жила каждая стая. О Чернове, о бойне, о том, что он озверел и рвал всех подряд. Но никто не говорил — из-за чего.

— Я отказал, — Артём произносит коротко. — И потом была охота.

Поднимает взгляд, и в нём — волчья ярость. Но дальше голос снова падает, становится низким, почти неразборчивым:

— Оля не кричала. Он знал, как сделать быстро. Тихо.

Запах железа будто наполняет комнату. Я моргаю, но не прогоняю это видение.

— Он убил её, — говорит Артём. — Врачи чудом спасли эмбрион.

Я резко вдыхаю.

— Как?.. — голос срывается.

— Это была первая неделя, — отвечает он, и пальцы у него дрожат. — Только-только. Она ещё сама не привыкла к этой мысли. Но они успели. Взяли клетки. Поместили в лабораторную среду. Поддержали гормонами. И ждали.

Его взгляд цепляется за мой.

— Всё это время я думал: ради чего жить? Ради кого держаться? И ответ был только один — ради него.

Я слышу, как кровь стучит в ушах. Понимаю, к чему он ведёт, но страшусь вслух.

— Теперь ты, Юля, — он произносит это глухо, будто сам не верит, — вынашиваешь моего ребёнка. Ее ребёнка. Нашего.

Слова падают тяжело, будто камни в воду. Но они меня не топят — наоборот. Я чувствую, как внутри поднимается дрожь. Как запах кухни — еда, специи, вино — отступает, уступая место другому: теплу, почти домашнему.

Я тянусь к нему. Просто кладу ладонь поверх его руки.

— Теперь он твой сын. И мой, — шепчу.

Артём зажмуривает глаза. Словно впервые за долгое время позволил себе вдохнуть полной грудью.

Давно я не сидел так — за ужином, спокойно. Без охраны за стеной, без звонков, разрывающих тишину, без бесконечного графика, давившего на плечи. Я даже не помню, когда последний раз ел настоящую, домашнюю еду — простую, тёплую, сытную.

Передо мной стояла тарелка с горячей едой, аромат которой сводит с ума.. Напротив сидела Юля. Её лёгкая, едва уловимая улыбка была искренней. Глаза, несмотря на усталость, светились мягким, тихим светом. Теплее, чем раньше.

Я видел, как она сутулится, как пальцы теребят салфетку. Она явно устала, но впервые за долгое время её усталость не пугала меня. Наоборот, она делала её ближе, настоящей.

Наш разговор был нужен. Не для того, чтобы разбередить старые раны, а чтобы убедиться: мы всё ещё вместе. Мы не так уж и разные. Оба теряли, оба до сих пор не можем спать спокойно, оба стараемся сохранить то, что осталось.

Я беру бокал, и стекло дрожит в пальцах. Юля следит за мной и поднимает свой.

— За то, что мы не сломались, — говорю, не спеша, будто каждое слово нужно взвесить.

Она чуть улыбается, в её взгляде — усталость и согласие.

— И за то, что мы всё ещё живы, — отвечает она.

Звон бокалов раздаётся мягко, почти хрупко. И почему-то именно этот звук становится для меня новой отметкой, новым рубежом.

Тишина, что заполняет комнату, уже не тянет вниз, как раньше. Она не гнетёт, а держит. В ней есть тепло.