Книга Омега. Ты родишь мне сына, страница 8 – Алисия Небесная

Волк во мне рычал глухо. Злился. Потому что она — чужая. Не моя пара. Не та, кого я должен был взять. Но именно она теперь носила то, что мне дороже всего. Последнее, что у меня осталось.

И на этом заканчивались все «если» и «почему». Здесь не было случайности. Был только факт.

Она теперь — моя территория. Носительница моей крови. Мой выбор. Моя ответственность.

И плевать, что она меня ненавидит. Плевать, что её взгляд полон боли и презрения.

Её ненависть не имеет значения. Значение имеет только то, что внутри неё — мой ребёнок.

Я окинул взглядом палату. Стерильность. Запах лекарств. Чужая тишина. Здесь для неё нет места.

— Собирайся, — сказал я, и голос прозвучал окончательно. — Ты едешь со мной.

— С чего бы это вдруг? — огрызнулась она.

Голос звучал резко, но в нём ощущалось больше слабости, чем силы. Волчица скалила зубы, пытаясь продемонстрировать свою ярость. Она была ранена, зла и беспомощна.

Я видел таких. Они всегда думают, что у них есть выбор.

— Не будь дурой, — произношу ровно, медленно ведя взглядом сверху вниз. Не торопясь. Долго. Чтобы каждая секунда прожигала ей кожу. — Будешь жить у меня. Там безопасно. И там всё под контролем. Моим.

— Я никуда с вами не поеду! — выкрикнула, срываясь на крик. Упрямство в голосе звучало красиво. Я слышал, как под его поверхностью дрожит истерика. Тонкая, хрупкая, едва удерживающаяся от слома.

— Неверный ответ, — отрезаю. Спокойно, холодно. Без эмоций. Просто констатирую её будущее.

Она сжимает кулаки, шипит:

— Вы мне никто!

Я делаю шаг. Один. Медленный. Воздух в палате становится густым, вязким. Волк внутри меня нависает над ней, давя инстинктами. Голос понижается, переходя в рычание на грани слов.

— Ошибаешься, девочка. Я тот, кто решает, что будет с тобой. Ты — всего лишь та, кто выносит моего ребёнка. И на этом твоя роль заканчивается.

Она замирает, её дыхание срывается на хрип. Но взгляд остаётся твёрдым, дерзким, с вызовом.

Стакан в её руке резко летит в меня. Брызги воды разлетаются по стене, осколки стекла падают на пол. Я спокойно отступаю в сторону, даже не моргнув.

Я смотрю только на неё.

— Прекрасно, но бесполезно, — говорю я.

Дверь распахивается. Вбегает медсестра, лицо белое от испуга.

— Что здесь происходит? Всё в порядке?

Я не поворачиваюсь к ней, мой взгляд прикован к Юлии. Прямой, неумолимый. Чтобы она поняла: выхода нет.

— ВЫшла вон, — говорю спокойно, но в воздухе повисает напряжение.

— Но… — она запинается.

Я медленно поворачиваюсь к ней. Не резко, плавно.

— Я сказал: уходи, — голос ровный, без всплесков. Но в нём такая тяжесть, что по спине медсестры пробегает дрожь. Она бледнеет и почти бегом выскакивает в коридор, хлопнув дверью.

Мы остаёмся вдвоём.

Двигаюсь медленно. Каждый шаг — намеренный, тяжёлый. Воздух густеет, наполняется волком. Я не выпускаю его до конца, но достаточно, чтобы запах силы ударил ей в голову. Чтобы каждая клетка тела омеги вспомнила, что значит — рядом альфа.

Она замирает. Спина вжимается в стену, пальцы судорожно сжимают простыню. Взгляд — острый, злой, но дыхание выдаёт: боится.

Склоняюсь ближе. Настолько, что её кожа чувствует моё тепло, дыхание скользит по щеке. Смотрю сверху вниз, нависая — и не оставляю ей пространства для отступления.

— Хватит, — Слова падают на неё тихо. — Ты можешь злиться, можешь кусаться, но истерики со мной не пройдут.