Книга Омега. Ты родишь мне сына, страница 6 – Алисия Небесная

Вены будто налились льдом. Дыхание стало неровным. Мир зашатался, будто стены палаты сдвинулись ближе.

— Вы серьёзно?.. — слова сорвались с губ, но прозвучали слишком тихо. Почти как чужие.

А он всё так же сидел напротив. Спокойный. Отрешённый. Как будто я не женщина. Не омега. А просто материал.

— После того, как я потеряла своего ребёнка… — слова вырвались резким шёпотом, ломким, как стекло, — вы решили просто «попробовать снова» ? Без моего согласия?

Гнев вспыхнул мгновенно. Не крик — пламя внутри, обжигающее каждую клетку. Горло перехватило, но я всё равно пыталась говорить. Это не ошибка. Это издевательство.

Ларинов не дрогнул. Его лицо оставалось каменным, как будто я произнесла не обвинение, а вопрос о расписании процедур. Никакой реакции. Ни жалости, ни даже раздражения. Только холодная пустота.

Он нажал кнопку на панели. Движение уверенное, отрепетированное. Как будто знал: я взорвусь. Как будто ждал .

В дверь вошли двое. Медсестра в маске — лицо закрыто, глаза отрешённые. И молодой парень в форме — широкий, высокий. Оба двигались синхронно, бесшумно. Не смотрели на меня, словно я уже перестала быть человеком.

— Вам нужно отдохнуть, — произнёс Ларинов. Голос ровный, безупречно спокойный. Он даже не посмотрел в мою сторону. — Организм перенёс стресс. Это безопасно. Стандартная процедура.

Я попыталась сказать «нет». Губы дрогнули, но звука не вышло. Горло будто стянули изнутри.

Игла скользнула в капельницу — не в вену, не в руку. Прямо в прозрачную трубку, где раствор уже бежал в мою кровь. Всё было сделано холодно, уверенно, без лишних движений.

Через несколько секунд мир начал расплываться. Сначала фонари за окном превратились в пятна света. Потом стены будто наклонились. Тело налилось ватой, пальцы потеряли силу. Мысли вязли, как мухи в мёде. Гнев исчез. Вместе с голосом. Вместе с правом сопротивляться.

Осталась пустота. И его голос.

— Мы оставим вас под наблюдением. Всё будет хорошо.

Он произнёс это так мягко, будто уговаривал ребёнка лечь спать. Почти ласково. И именно это было страшнее всего.

Я не знала, сколько прошло. Два дня? Неделя? Всё слилось в одно. Смена капельниц, тарелка с едой, бутылка воды на тумбочке. Никто не говорил со мной. Никто не смотрел в глаза. Только тишина и стерильность.

Сидела, закутавшись в тонкое одеяло, обняв колени, и смотрела в одну точку на стене. Слёзы текли сами по себе, и я даже не пыталась их вытирать.

И снова вернулось то чувство. То самое, которое пережила тогда, в палате, когда врач произнёс сухо, без пауз: «Мы не смогли спасти ребёнка». Мир тогда оборвался. Всё, что было мной, — рухнуло в одну секунду.

И вот сейчас — то же самое. Не те же слова, но тот же холод, та же стерильность, та же пустота. Опять меня лишили выбора. Опять тело стало инструментом в чужих руках. Опять я осталась одна.

Я снова в ловушке. Без голоса. Без права на себя. И самое страшное — без права на свою волчицу, которая тогда замолчала вместе с ребёнком.

И вдруг — резкий звук. Грохот. Воздух взорвался чужим запахом. Дверь распахнулась. На пороге стоял он.

Высокий. Опасный. В идеально сидящем тёмном костюме. Челюсть сведена, плечи напряжены. А в глазах — не просто злость. Там было бешенство, холодный гнев, едва сдерживаемый человеческой оболочкой.