Книга Прятки в облаках, страница 149 – Тата Алатова

***

Плугов и Власов по обыкновению слонялись вокруг женского общежития, когда Маша утром вышла на улицу. День обещал был чудесным: меланхоличная теплая осень щедро сыпала под ноги людям золотистую листву.

— Смотри, — без всякого разбега сказал Власов и протянул ей обычную конфету в нарядном фантике.

— Угощаешь? — сонно спросила Маша.

— Тю, — он быстро сжал пальцы в кулак, прикрывая от нее карамельку. — Это для развязывания языка, а не для того, чтобы бездарно ее слопать.

— И как мне заставить девушку съесть такую конфету? — проворчала Маша. — Хоть бы шоколадку принесли.

— Как заставить — это уже не к нам, — заржал Власов, — нас девушки любят добровольно. Правда, Плугова почему-то больше.

— Потому что ты трепло, — высказал тот свое предположение. — У шоколада неподходящая структура, Марусь.

— Поняла, — она забрала у Власова конфету, пытаясь скрыть разочарование. Вряд ли представится шанс скормить Дине такое, но ведь ребята старались. — Спасибо.

— Тебе спасибо, — бодро отозвался Власов, — мы же все-таки продали щелкунчика.

— Неужели силовикам? — ахнула Маша, которой игрушка показалась не больно-то надежной.

— Детсадам, — хмыкнул Плугов и передразнил высоким голосом: — А ты мыл руки перед едой?

Несмотря на все тревожные предчувствия, она расхохоталась. Власов засмеялся тоже.

— Правда, — добавил он, — нам пришлось переделать интерфейс под Мэри Поппинс.

***

История, стоявшая первой парой, преподнесла Маше пренеприятный сюрприз.

— Рябова, — сухо заметил Сурков, — задержитесь, пожалуйста.

Маша, которая уже торопилась на выход, с недоумением вернулась к преподавательской кафедре.

— К сожалению, — сказал историк, возвращая ей работу, — я не могу принять ваш реферат.

— Как? — поразилась она, поскольку такое случилось впервые за все время учебы.

— Все дело в библиографическом списке, — пояснил Сурков. — Вы использовали литературу второй половины XIX века, а я настаивал на авторах первой половины…

— Ничего подобного, — твердо возразила Маша, — я точно помню, что не было таких требований.

— Ну разумеется, — поджал губы он, — обычная студенческая отговорка.

— То есть, если мы поднимем рефераты других студентов, у всех будет литература первой половины века?

— Рябова, вы действительно намерены пререкаться?

— Намерена, — объявила Маша. Как всегда, когда она сталкивалась с несправедливостью, в ней просыпались папины гены. Если ты прав — то прав, двух мнений тут быть не может.

— Что ж, — Сурков не выглядел рассерженным, скорее удрученным. — В таком случае, комиссия рассмотрит ваш вопрос… примерно в феврале. Впереди сессия, а потом отчетность, так что раньше никак не выйдет.

Нахмурившись, Маша соображала: если Сурков сейчас не примет ее реферат, то она не получит зачета по истории. А без этого ее не допустят к экзаменационной сессии, и значит, досдавать придется в марте, после комиссии. Маше вовсе не улыбалось всю зиму нервничать еще и по этому поводу, и она смирилась.

Принципы принципами, а учеба — учебой.

— Хорошо, Никита Иванович, — мрачно проговорила она, — я перепишу реферат.

— У вас времени до четверга, — предупредил он ее и уткнулся в свой телефон, давая понять, что разговор окончен.

Попрощавшись, Маша понеслась на следующую пару, буквально кипя от гнева. С чего это флегматичному Суркову, который никогда не отличался всякими вздорностями, цепляться к ее реферату? Она была уверена, что написала его в соответствии со всеми требованиями.