Книга Прятки в облаках, страница 52 – Тата Алатова

— Что? — спросил тихонько, хотя полностью опущенные балдахины девочек служили надежной звукоизоляцией.

— Почему вы считаете себя бездарным преподавателем? — так же тихо спросила она.

Он не отвел взгляда, а ответил вопросом на вопрос:

— О чем вы мечтаете, Маша?

В тусклом интимном освещении этот вопрос был лишен неуместности, и на какое-то время она забыла, что перед ней преподаватель, а не хорошенькая ровесница, с которой можно поболтать по душам перед сном.

— Обо всем понемножку. Например, о красном дипломе, — прошептала Маша.

Конечно, мысленно она заглядывала куда дальше этого достижения, в то грандиозное будущее, которое ее несомненно ждало. Но до сих пор она так и не определилась, каким именно оно будет.

— И еще о том, что однажды все будут знать мое имя. Не из-за папы, мамы или братьев, а из-за меня самой. О том, что однажды весь мир меня заметит.

Хорошенькое личико Лизы стало будто острее, приобрело жадное, фанатичное выражение.

— А я мечтаю о том, — со страстью на грани отчаяния произнес Дымов, — чтобы создавать наговоры. Такие, с которыми справился бы даже ребенок. Простые и нужные.

— Но… — растерялась Маша, — но ведь вы сами говорили, что слова — всего лишь удобная форма, которую принимает наше намерение. Вы говорили, что волшебство таится в нашем разуме.

— Я знаю, знаю. Но ведь хочется перешагнуть пределы реальности. Сотворить нечто новое, такое, что осталось бы в учебниках истории на веки вечные. Стать кем-то похожим на Михайло-основателя.

Машино сердце болезненно ударилось о грудную клетку. Она могла понять это желание, могла прочувствовать его каждой клеточкой. Эта жажда моментально отозвалась в ней пересохшим горлом и вспыхнувшей кожей.

— Артефакты, — прошептала она. — Такие, как ваше чудо-зеркальце, например. О господи, да.

— Ну, в механике я не силен, — плечи Дымова опали, а пухлый рот искривила горькая усмешка. — Да и слова мне не подчиняются так, как хотелось бы. Я всего лишь теоретик с преподавательским дипломом.

Маша опустила голову, чтобы не видеть его безысходности. Погладила пальцами тетради четвертого курса. Поправила складки простыней.

Ужасно, наверное, быть взрослым, у которого никак не получается гордиться своими достижениями. Вот так учишься-учишься, потом становишься преподом, а в итоге — пшик, домашки и лекции, прозвища и любовница-ректорша. Разбитый лоб, шишки и разочарования.

Мама, одна из самых сильных и известных свах столицы, всегда говорила, что для счастья нужно точно знать, что ты — молодец. Чувствовать себя победителем. Но что делать тем, у кого не выходит? Искать утешение в чем-то другом? В успехах своих учеников? В том, что ты приносишь пользу обществу?

— Давайте спать, Рябова, — вздохнул Дымов, собирая тетрадки.

— Да, — согласилась она и встала. — Спокойной ночи.

И пообещала самой себе: она ни за что не станет такой же неудачницей, как Дымов.

Проснулась Маша, как всегда, очень рано, но Лиза-Дымов, полностью одетый, уже сидел на своей кровати и с хмурым видом переписывался с кем-то в телефоне. Колени он со всем усердием сводил вместе.

— Да ну, — сказала Маша, — вы непременно разобьете себе нос, вот увидите. Юбка слишком длинная и широкая, воланы еще эти. Забудете ведь, наступите на подол и споткнетесь.

— Доброе утро, Рябова, — рассеянно отозвался он, кажется, совсем не слушая. Ну и пожалуйста. Она — предупредила.