Книга Прятки в облаках, страница 68 – Тата Алатова

— Машка сама напросилась, — она слышала злые слезы, звенящие в его голосе, но даже не смотрела в его сторону. — Выбрала, блин, себе ценный приз. Нельзя же просто взять и в лоб зарядить: мол, давай вместе рожать детей…

Лицо Дымова не изменилось, но улыбка каким-то невозможным образом перетекла вверх, в его глаза, и осталась там, все еще успокаивая Машу. А губы зашевелились — он тихо прожужжал себе под нос какое-то заклинание, в той особой манере профессиональных словесников, чтобы никто не понял ни слова, вихрь пронесся по аудитории, Федя вскрикнул, дверь скрипнула и с грохотом затворилась. По ту сторону от нее, в коридоре, послышался шлепок чего-то мягкого об плитки пола и жалобное «ой». После чего все стихло.

— Итак, Рябова, — бодро и громко заговорил Дымов, — давайте подумаем, как вы решите распорядиться столь незаурядным опытом. Хотите, чтобы я снял с вас это проклятие, или попробуете справиться сами? Учтите, что, если справитесь — получите автомат. Времени до конца пары еще полно, рискнете?

А что, собственно, она теряет? Всё равно все уже вдосталь полюбовались на ее новую форму, так что ничего страшного, если она останется в таком виде еще немного.

Маша прислушалась к себе: очевидно, у нее все еще была пара глаз, которые видели вполне неплохо, уж точно лучше, чем у многих пауков. У нее был рот… У нее же был рот?

— Я хочу сама, — с хрипотцой проговорила она, и это значило, что у нее был рот. Дымов кивнул — с одобрением, ободрением и явной гордостью. Маша хорошо знала этот взгляд — так смотрел на нее папа, когда она пробегала стометровку за тринадцать секунд или выигрывала в шахматы.

Совершенно перестав волноваться о чем-то, кроме поставленной перед ней задачи, Маша устроилась поудобнее, подобрав под себя лапы, и стала вспоминать, что там использовал Сахаров.

Дымов отошел от нее и продолжил пару, внимательно наблюдая за тем, что делают остальные студенты.

До нее долетал мерный гул тихих наговоров, восклицания, смех, звуки шагов, отодвигаемых стульев.

Сначала она попробовала самое очевидное: наговор отмены. Если у Сахарова было «Как у нашей Маши слишком мало рук, пусть же наша Маша станет, как паук», значит, можно использовать простенькое: «Как у нашей Маши слишком много лап, мы сейчас отменим этот кавардак». Но затем она столкнулась с другой проблемой: не столь важно, какую словоформу получает импульс, важно, сколько силы, целеустремленности ты в него вложишь.

И вот тут у Маши явно наблюдался дефицит по сравнению с той злостью, которую взрастил в себе Сахаров за ночь. Прикрыв глаза, она пыталась сообразить, где ей почерпнуть энергию для того, чтобы вернуться в саму себя. У них же было несколько практик с Дымовым, он же учил их по крупицам собирать все свои желания, концентрируя их в один мощный и четкий посыл.

Она вдумчиво провела ревизию самой себя: сейчас в ней плескались обида на Сахарова, стыд от публичного унижения, страх, что все будут смеяться над этим еще много лет. Но было и другое: жгучее желание выйти из этого позора победителем. А победить можно было одним-единственным способом.

Сосредоточившись, Маша скрупулезно собрала все свои переживания, слепила из них небольшой, но довольно тяжелый метафорический шар, быстро и громко произнесла наговор и запулила этот шар в метафорическое кольцо.