Книга Тетушка против, страница 95 – Тата Алатова

Если бы ему больше повезло с предками, то он бы заработал (слово-то какое противное, фу) для нее на шелка и кружева, на броши да кулоны… И Рауль позволил себе малодушную передышку, чтобы еще немного помечтать об этой женщине, прежде чем отказаться от нее навсегда.

— Пруденс, — позвал он, находя в этих нехитрых мечтах забвение от невеселых мыслей, — Пруденс, моя милая Пруденс, вам нравится мерцающий, как крыло стрекозы, шелк или густой бархат, в котором тонет рука?

— Шелк? — фыркнула она. — Вы видели, сколько нынче он стоит? Двести монет за локоть. Да я едва чувств не лишилась, покупая Пеппе отрезы на платья. А что такое? Прикидываете гардероб для Соланж?

— Или же атлас цвета «вздох ангела»? Что бы вам захотелось надеть самой?

— Хороша бы я была в шелках на кухне, нечего сказать.

— А если не на кухне? А в бальной зале? Под звуки музыки, при свете тысячи свечей…

Тут Пруденс прямо-таки расхохоталась.

— Как же мне должно не повезти, чтобы оказаться в этом аду! Вы еще помните, что там творится? Душно, тесно, знай себе уворачивайся от вееров да турнюров, да еще и ноги тебе норовят оттоптать. Право, я каждый раз не могла дождаться, когда уже Пеппа решит вернуться в тишину дома…

Тут она замолчала, вспомнив, что и дома-то у нее никакого уже нет.

Они брели вниз по холму, не особо думая о направлении. На редких терновниках вразнобой чирикали пташки. Растрепанные метелки полыни серебрились на растрескавшейся оранжевой глине. От болота тянуло тиной, а от деревни ветер доносил запах дыма. У девчонки, пытающейся согнать с холма нагло карабкающихся вверх пестрых и тощих коз, Пруденс раздобыла несколько лепешек из ячменя и горсть прошлогодних маслин, мелких и сморщенных.

— Прекрасно, ваша светлость, — довольно сказала она, вернувшись с добычей, — все лучше, чем разгуливать на голодный желудок. Вы как знаете, а я, пока не поем, и на человека-то не похожа.

Рауль, остановившись, молча смотрел, как она смахивает пыль и жухлую траву с плоского камня, как раскладывает на листьях нехитрое угощение — черт, даже на каком-то древнем валуне Пруденс наводила уют, — и остро ощущал свою никчемность. Вместо того чтобы мечтать о нарядах, которые этой женщине не очень-то и нужны, он ведь мог позаботиться о еде для нее!

— Да садитесь же, — она похлопала по камню рядом с собой. — Вот увидите, сейчас вам мигом станет легче.

Он покорно повиновался, примостился на неудобном валуне, опустил голову, глядя на свои руки и пытаясь представить четки в них.

— Жанна права, — признался Рауль с тихой скорбью, невыносимо жалея себя, а еще больше — юную, жизнерадостную Соланж, — монастырь — вот единственный удел для Флери, если в нас осталась еще хоть капля порядочности. Укрыться от мира, надеясь сохранить тем самым и постыдные тайны нашей семьи, и последнюю крупицу фамильной чести.

— Тю! — пренебрежительно отозвалась Пруденс, нисколько не преисполнившись величием его жертвы. — Это вы просто у Лафона служить не хотите, вот и ищете, как увильнуть.

— Вы не понимаете! — задохнулся он от возмущения, вскинул голову, и замер, жадно вглядываясь в ее лицо, выразительное и знакомое до каждой черточки. Круглое, с мягкими и крупными губами, с темными серыми глазами, очень светлой кожей, непривычной в краю смуглых и черноволосых людей. Пруденс была самой обыкновенной, но его сердце отказывалось это принимать. Сейчас она небрежно щурилась, не желая разделить с ним его меланхолию.