Книга Госпожа преподаватель и Белый Феникс, страница 37 – Марика Полански

Зеркало вздрогнуло, мелко зарябило, как поверхность моря в ветреную погоду, и тотчас снова стало неподвижным. Лицо герцога вытянулось в изумлении. Он несколько раз ударил по стеклу, пытаясь выбраться из него. Но куда там! Архонская зеркальная ловушка ещё никого не выпускало — ни живого, ни мёртвого.

— Эй! Что это за шутки, я вас спрашиваю?! — взвился Жан Сержан. Изумление на его лице сменилось возмущением — глаза округлились, а рот то и дело комично искривлялся. — А ну, выпусти меня! Ты хоть знаешь, кто я такой?

— Да-да, — кивнула я. — Вы Жан Сержан Пятый, герцог Кентрийский. Редкостный нахал и распутник. А я, к вашему несчастью, преподаватель архонского языка.

— Я буду жаловаться!

— Да сколько угодно, ваша светлость, — я развела руками и накрыла зеркало полотенцем. — Посидите, подумаете над своим поведением. Глядишь, выпущу за хорошее поведение. А нет, — я отогнула край полотенца и посмотрела на оторопелый призрак, — оставлю здесь навсегда.

— Да вы права не имеете! — вспыхнул герцог, но как-то тише. Он быстро оценил обстоятельства, но сдавать своих позиций явно не желал.

Я вопросительно приподняла бровь и вкрадчиво поинтересовалась

— О! Поговорим о правах и обязанностях?

Что-то в моей улыбке насторожило Жана, и он предпочёл промолчать. А вот это правильно. Мало ли что взбредёт малахольной девице, осмелившейся заключить высокородную особу в зеркальную ловушку? Ещё чего доброго, действительно оставит в зазеркалье навсегда.

Я же пожала плечами, поправила полотенце и залезла в ванну.

Тёплая вода с клубничным ароматом успокаивала. Тревожные мысли притихли в голове и, казалось, всё замерло в этой блаженной секунде. Я и сама не заметила, как начала мурлыкать «Песню весенних полей». Потом она сменилась арией Беори из оперы «Последняя из императорского рода». Поначалу было неуютно и даже немного стыдно — всё-таки в ванной комнате я была не одна.

Но вспомнив, все гадости, услышанные за несколько минут общения от герцога, решила, что не стоит такого жалеть, и запела в голос.

— Я по-о-омню те дни-и-и,

Когда из тума-а-анов шли корабли-и-и…

— Во имя всех богов! — раздалось из-под полотенца почти жалобный вой призрака. — Женщина, остановись! Я не совершил ничего такого, чтобы ты меня так ненавидела.

На миг я замолчала. Но только для того, чтобы погрузиться в воду, смывая пену с волос.

— Бравые вои-и-ины шли сквозь леса, — продолжила я, уже намеренно понизив голос, сделав его неприятным настолько, насколько это было возможно. — Этому миру нужна лишь война-а-а…

И вот тут герцог не выдержал и взвыл.

— Да вас надо судить за использование пыток над беззащитными!

Наскоро вытершись, я быстро оделась и стянула полотенце с зеркала.

— Хамим, значит? — подбоченившись, я уставилась на привидение. — Первое предупреждение прошло мимо ушей, да?

Жан Сержан скрестил руки на груди и недовольно воззрился на меня. От надменного вида не осталось ничего. Фыркнув разъярённым котом, он с выражением оскорблённой добродетели проговорил:

— Пытки были запрещены Конвенцией Объединённых Королевств ещё полвека назад. Но вы… Да вас за такое судить надо! Это просто бесчеловечно!

— О-о-о, — язвительно отозвалась я. — Какие громкие слова! Ну, во-первых, вы повторяетесь. Во-вторых, бесчеловечно как-то несильно подходит для привидения, не находите? А в-третьих, — где ваша напыщенность, ваша светлость? Куда подевался весь этот флёр власти и вседозволенности?