Книга Царство бури и безумия, страница 157 – Люсинда Дарк

Регис ненавидит носить грязную одежду. За эти годы он привык к этому — ассасинам нередко приходится вываляться в дерьме, прежде чем добраться до цели, — но как только задание окончено и он оказывается в месте, где можно помыться и переодеться, он никогда не остаётся в своей рабочей одежде. Что-то определенно не так.

Я втягиваю воздух носом и прислушиваюсь, но слышу только его быстрое сердцебиение, скрежет металла и буль-буль-буль — звук воды, льющейся в чайник.

— Как насчет чая? — спрашивает он.

— Чая? — Я пристальнее вглядываюсь в его лицо, но он не смотрит на меня. Пока нет.

Он кивает. — Да, мадам Брион только что получила несколько хороших листьев роузбей.

Все во мне замирает. — Роузбей? — Я повторяю это слово, уверенная, что, должно быть, ослышалась, но выражение его лица, когда он поворачивается ко мне от окна, меняется в одно мгновение.

Когда он заговаривает снова, его тон тот же, и он не соответствует темноте, мерцающей в его глазах. — Да, роузбей, — повторяет он. — Я знаю, я говорил тебе, что мне не совсем нравится роузбей, но он здесь, и попробовать стоит.

Я уже чувствую, как у меня перехватывает горло от волнения, но сохраняю невозмутимое выражение лица. Мысленным взором я вспоминаю одну из многих книг, которые нас заставляли читать во время обучения, — над чем-то, над чем мы корпели, хотя никогда не понимали зачем, пока в этом не возникла необходимость. Язык цветов — скрытный, но, казалось бы, невинный способ общения, когда было ясно, что за нами либо наблюдают те, кто не может знать правды, либо следят.

Мой взгляд устремляется к открытому окну, а затем обратно к нему. То, что окно открыто, не ошибка. Кто-то должен быть рядом — кто-то, кто заставляет Региса нервничать. Это Карсел? Регис уклончив и не прямолинеен. Он не спустился, когда я вошла. Мы оба знали, что Карсел должен был прибыть, и все же… его все еще здесь нет. Мой мозг лихорадочно соображает, пока я пытаюсь найти ответы.

Кто бы ни подслушивал, это не Карсел. Карсел должен знать, что все ассасины в Преступном Мире обучены говорить на этом коде. Итак, почему Регис упомянул роузбей? На языке цветов все, что я помню из его значения, это «опасность, остерегайся» или «мы не свободны». Я должна тщательно выбрать свой ответ и получить от него больше информации.

Выдавив улыбку, я протягиваю руку, чтобы взять Региса за руку и поднять ее. — Может быть, если хочешь, я испеку пирог с ревенем к чаю?

То есть, тебе нужна моя помощь или совет?

Регис слегка качает головой. — О, я не настолько голоден, дорогая. — Чайник на огне начинает свистеть, и он высвобождает свою руку из моей. — Мадам Брион принесла немного ломаной соломы, и она начала плесневеть — у меня от нее заложило нос, и мне теперь трудно что-либо съесть.

Мне приходится приложить немалые усилия, чтобы не показать на лице свою реакцию на его слова.

Ломаная солома — расторгнутый контракт. Чей? Мой? Офелия уже знает, что меня разоблачили? Нет, она не может знать. Это единственная причина, по которой я здесь — сообщить ему о своей неудаче. Если только… У Офелии не может быть шпиона в Академии, не так ли?

Была ли я права, и все это было не более чем очередным ее нелепым тестом?

Мое сердце начинает бешено колотиться в груди, когда Регис неловкими пальцами и слишком торопливыми движениями накрывает поднос на столе. Я редко видела его с этой стороны. Он исключительный ассасин, который практически не оставляет следов своих убийств; во всех других аспектах своей личности и жизни он такой же. Чисто и методично.