Книга Прибежище из серы и тьмы, страница 131 – Люсинда Дарк

Глаза, представляющие собой бурлящую смесь земли и солнечного света, затуманенные болью потери, встречаются с моими. Когда я отвечаю, это происходит осторожным шепотом. — Мне всего двадцать, — говорю я, горло сжимается. — Если он тогда закончил академию, то был бы моего возраста. Смертные Боги обязаны принимать противозачаточную траву уже как тридцать лет.

Македония кивает. — Да, это правда, и это работает, — соглашается она с небольшой паузой, прежде чем добавить: — Когда дело касается других Смертных Богов и смертных.

Я закрываю глаза. Ариадна не смертная или Смертная Богиня.

— Они были тайно вместе десять лет, прежде чем ты была зачата, — признается Македония. — Я подозреваю, что Ариадна действительно боролась с ним первые несколько лет. Моего сына посылали работать в разные дома. Он был сильным воином, обладавшим устрашающей силой.

— Подожди. — Я качаю головой, хотя мои пальцы впиваются в деревянную поверхность стола. — Но у моего отца не было никакой силы, когда он растил меня. Он был полностью человеком.

Мягкость лица Македонии мгновенно меняется при моих словах. Блеск слез испаряется из ее глаз, и она тянется к своей чашке, крепко сжимая ее пальцами. — Он был выбран для жатвы, — отвечает Македония низким, опасным голосом. Предупреждающим.

— Трифон знал, что я буду сопротивляться, поэтому ничего мне не сказал, — продолжает она. — Тогда. Он не требовал, чтобы мы так часто забирали силы у наших детей, и никогда — у тех, кого мы зачали сами.

Я свирепо смотрю на нее. — Но ты все равно делала это с другими, — думаю я. — С детьми Низших Богов.

Ее губы сжимаются в тонкую линию, но она опускает подбородок в знак согласия.

Моя верхняя губа изгибается, обнажая зубы. — Держу пари, что только когда твой собственный сын оказался в опасности, ты поняла, насколько это было неправильно, — огрызаюсь я, совершенно не заботясь о том факте, что она сама Богиня и вполне может убить меня, если захочет.

Другая рука Македонии поднимается, и она откидывает назад волну волос. Без короны или повязки на голове, которая удерживала бы эту массу волос, они ложатся ей на лоб и прижимаются к щекам, как облако, обвивающее ее.

— И ты права, — признает она с гримасой. — Я не думала о Смертных Богах иначе, как о неудобствах, пока не встретила Артура и у нас не родился Хенрик. Мне казалось нелепым, что мой вид мог скрещиваться с представителями этого мира, с теми, у кого нет магии.

— Или Божественности, как ее переименовал Трифон, верно? — Предположила я. — С тех пор, как вы все решили поиграть в Богов в этом новом мире.

— Да. — Это признание приносит с собой прилив раскаленной ярости, и я резко встаю, опрокидывая при этом свой стул.

Не обращая внимания на то, что я безоружна и на мне только ночная рубашка, я перегибаюсь через стол и пристально смотрю на женщину напротив меня. — Что ты сделала, когда они призвали моего отца на заклание ради твоего властолюбивого Царя? — Выплевываю я вопрос с презрением.

Македония склоняет голову. — Ничего. — Плечи её сжимаются, как будто она хочет исчезнуть, стать меньше, слабее. — Я ничего не могла поделать, к тому времени, когда мне сказали, все уже давно закончилось.

— Тогда как он выжил? — Требую я. Хотя ответ уже где-то на краю сознания, я всё равно хочу его услышать.