Книга По другую сторону Алисы, страница 122 – Алена Тимофеева

– С тобой. Куда не отправил бы? На роды?

Джулия промолчала. Поднимались на крышу мы также в тишине. Безмолвно я наблюдала, как журналистка делает первую затяжку. Утреннее солнце делало короткий ежик волос Джулии светлее. Очень красивый цвет. Медовые переливы подходили к оттенку ее кожи. Но она мне так и виделась с длинными волосами.

– Ты давно носишь короткую стрижку? Мне кажется, тебе бы пошли длинные волосы, – выпалила я неожиданно для себя самой. Сигарета дрогнула в руках журналистки.

– Знаешь, критика уместна, только когда о ней просят. В остальных случаях – лучше промолчать. – Она затушила недокуренную сигарету. Мои щеки налились румянцем. И какого черта я лезу со своими замечаниями? Хотя, с другой стороны, мои слова казались мне вполне невинными. Хлопнула дверь. Черт, будучи занятой собственными размышлениями, я и не заметила, как осталась на крыше одна. Чего это Сэлотто сегодня такая нервная? Неодобрительно качая головой и бормоча себе под нос, я вернулась в редакцию. Джулия, подхватив наши сумки, уже ждала у стеклянных дверей.

– Поехали, путь предстоит неблизкий. Артур заверил, что обо всем договорился, нам выпишут пропуск, – подгоняла меня внезапно ожившая журналистка. Я только удивленно хлопала глазами.

– Куда? На роды? Они же дома?

– В лечебницу! Господи, может, тебе у них провериться заодно. – Всучив мне в руки мою же сумку, Джулия стремительно направилась к лифту, едва не задев меня плечом. Да что с ней происходит? Неужели утренняя заторможенность так ее бесит? Не всем быть жаворонками, как она. Хмурясь, я проследовала за ней.

В местную психиатрическую клинику мы ехали в полном молчании. Сэлотто не включила радио, а я не смела раздражать ее вновь. После добрых двадцати минут невыносимой тишины я не выдержала и спросила Джулию:

– Можно все-таки поинтересоваться, что случилось?

Пальцы журналистки крепче впились в руль.

– Ты можешь мне довериться, иначе я буду думать, что причина во мне. К слову, я уже так думаю. – Я невесело улыбнулась. Сэлотто выдохнула.

– Ты говорила, что пыталась покончить с собой? Тебя не забирали в психушку?

Я вздрогнула от столь неожиданного вопроса.

– Нет. Моей семье ни к чему были скандалы и лишняя шумиха. Обошлись консультациями частного психиатра.

Джулия понимающе хмыкнула:

– Везет. А я в детстве довольно часто лежала… в советских детских психиатрических больницах всегда была желанным гостем.

– Что? Советских? – Я подумала, что мне послышалось.

– Именно. Я знаю, что ты русская. Увы, я уже подзабыла язык, меня перевезли в США, когда мне было семь. Но эти семь лет оставили наиярчайшие воспоминания. – Грустный смех Джулии, казалось, осколками обрушился на пол. Мое сердце словно сжалось.

– И тебя зовут?..

– Юля. Несложно догадаться. Но ты хочешь меня спросить не об имени, верно? – Не дожидаясь моего ответа, Сэлотто продолжила: – Когда мне было пять, в нашей квартире, в пятиэтажном доме, случился пожар. Все были уверены, что виновата в нем я. Ну, как все. Местный полицейский, моя мать, соседи. Чего еще ожидать, если пятилетку оставить дома одну. Конечно, матери влетело, но я пострадала сильней. Не после пожара, позже. – Джулия выдержала паузу, сосредоточившись на повороте. Удобно все решили для себя и участковый, и ее мамаша.

– Мне было шесть, и мы с мамой находились в гостях у ее хорошей знакомой. У этой самой знакомой тоже была дочь – моя ровесница. Мы не поделили тогда одноглазого плюшевого кролика, как следствие – она влепила мне пощечину. Как же я тогда разозлилась, боже. Все, что я помню, как эта дура бежит к матери и орет, что я сожгла ее игрушку, а теперь и вся комната в огне. А я стою с горящим плюшевым кроликом в руке, не чувствуя жара. Ужас на лице моей мамы невозможно было передать. Она что-то кричала, пытаясь вытащить меня из пламени.