Книга Лисы и Волки, страница 82 – Лиза Белоусова

А вот это уже интересно. Он так долго не позволял нам вмешиваться, поручая простые задания, мне – шпионаж в стане лисов, Гери – отвлечение внимания. И вдруг решил изменить установившуюся политику?

Видимо, почувствовав наше вспыхнувшее любопытство, он продолжил:

– События набирают обороты. Лисы вступили в партию, нам пора делать ход. Все завертелось.

– И как ты это понял?

– Рисунок Хель.

– Какой еще рисунок? – не понял Гери.

– Когда мы приходили навещать ее, я увидел его, – пояснил Изенгрин. – Волк с серо-голубыми глазами. Я узнал его – это был тот Волк.

– Волк?! Волк?! Откуда она знает о нем?! – взвился я.

Какая-то девка малюет на бумажке изображение бога? Быть того не может!

Гери, судя по судорожному выдоху, отреагировал столь же бурно.

– Она не знает. Но чувствует. Ее сознание пробуждается.

Меня неожиданно осенила догадка:

– Избиратель?

Изенгрин кивнул:

– Второй за историю подлунного мира после… Варвары. – Он странно запнулся. – Нужно расположить ее к нам, пока не стало слишком поздно, но для начала надо убедиться, что это именно она.

– Ты ведь в этом уверен.

– Проверить не помешает. Для этого мне нужен рисунок. И его мне принесешь ты, Солейль.

Я опешил, но Изенгрин этого словно не заметил:

– Я специально оставил у нее в комнате свою тетрадь. Пойдешь к ней под предлогом того, что хочешь ее забрать, а сам незаметно возьмешь рисунок.

– Ни за что!

Изенгрин угрожающе зарычал, и я, почувствовав новую волну боли в животе, сокрушенно уткнулся носом в собственные колени. Выбора мне не оставляли.

* * *

В последний раз я так унижался, когда только пришел в гимназию, в девятом классе – мы подрались с одним парнем, Александром, до такой степени, что он попал в больницу. Точно не помню, какие увечья ему нанес, зато образ лежащего на койке парнишки с бинтом на голове яркости так и не утратил. Тогда меня очаровал его взгляд – прямой, злой, обиженный, но гордый. После он не смотрел на меня целую неделю, считая это ниже своего достоинства. Или просто не хотел показывать выступающих на глазах слез – конечно, кто хочет плакать перед своим мучителем, который за малейшую слабость может вновь выбить из твоей тушки дурь. Меня долго даже не пускали к нему в палату, и я, честно говоря, был этому несказанно рад, однако Изенгрин за шкирку потащил меня к Александру и заставил просить у него прощения. Я попросил. Даже вошел во вкус. Парнишка простил, и после этого мы довольно неплохо общаемся; он иногда даже забегает ко мне в гости.

Как бы то ни было, тогда, два года назад, я с трудом сдерживал порыв взорвать все здания в радиусе десяти километров. И примерно то же самое чувствовал и сейчас.

Ноги переставлял нарочито медленно, стараясь растянуть время и успокоиться. Погода словно поддерживала – давила тучами, хлюпала коричневым снегом. Кто-то бы спешил домой, ходил на цыпочках, стремясь не намочить носки, бережно поддерживал сумку, чтобы она не плюхнулась в вонючую лужу, а я размазывал грязь по подошве сапог и скользил по покрытому пленкой асфальту. Все, лишь бы побыть на свежем воздухе, а не в ужасной квартире нашей царицы мертвых.

А ведь на моем месте мог быть Гери. И почему такими делами всегда должен заниматься я?

Самое противное, что Изенгрин меня даже не слушал. Пожалуй, это было даже хуже, чем извинения перед Александром. Тот хоть восполнил мое унижение прощением и последующей, кхм, дружбой, а от Изенгрина ничего подобного не добьешься. Слова, что у Гери отношения с Хель лучше, а значит, и справится он легче, канули в пустоту – волк фыркнул, что они просто хорошо играют роли, а наша с ней искренняя неприязнь куда лучше их деланой лести.