Книга Тысяча эпох. Искупление, страница 133 – Адела Кэтчер

Лун Ань бросил взгляд на экран, где всех персонажей показывали в традиционных ханьфу. Он не любил костюмированные дорамы, да и вообще редко находил время на просмотр чего-либо, но сейчас это почему-то не казалось чем-то важным. Он отставил свою чашку на столик и встал с дивана, в следующее мгновение опустившись рядом с Ван Цином на пол.

– Ты чего? – удивленно спросил тот.

– Ты сказал, что здесь удобнее.

Ван Цин рассмеялся и выдернул из-под головы подушку, придвигая ее по краю дивана ближе к Лун Аню и снова переводя взгляд на экран.

– Тогда устраивайся. Как думаешь, жизнь обычного человека действительно так плоха, что бессмертные используют ее в качестве наказания за какие-то грехи? Смотри, они там просто в ужасе.

За окном продолжал лить крупными каплями дождь. Этот звук и тепло Ван Цина совсем рядом успокаивали и убаюкивали. Пахло деревом, влагой и травяным чаем. Лун Ань пытался вникнуть в сюжет дорамы, но не мог сосредоточиться на ней. Ван Цин сполз чуть ниже и положил голову на диванную подушку. Лун Ань осторожно поправил ее, чтобы ему было удобнее, и сам не заметил, как заснул.

* * *

Воздух пропитался тяжелым запахом крови и жженой плоти. Поднявшийся ветер утягивал за собой крупные хлопья черного пепла и сухую пыль.

Никого не осталось. Он шел мимо сожженных построек, мимо человеческих тел и напуганных лошадей, которые метались из стороны в сторону без седоков.

– Учитель! – надсадно кашляя, прохрипел он. – Кто-нибудь!

Никто не отзывался, вокруг была звенящая, пустая тишина.

Перед глазами все размывалось, их нещадно жгло и щипало от гари и слез. Дышать получалось лишь урывками, и каждый глоток воздуха заставлял легкие сжиматься и болеть.

Картинки смазывались и неслись на огромной скорости, при этом все чувства, все ощущения были явными и живыми: боль в груди, ярость, надсадно бьющееся сердце, за которым сложно было расслышать иные звуки, страх за своих близких, горе из-за разрушенного поселения, которое стерли в пыль. Это был их духовный дом, и теперь враги пришли к его стенам, чтобы уничтожить.

Учитель… Фа Шэньхао… Это самый близкий его друг, и он обязан любой ценой сохранить ему жизнь, даже если придется умереть ради этой цели. Учитель погиб. В этой бойне, в этой войне – они все погибли. Соученики, его духовный отец. Они мертвы. И его друг отправится за ними, если он ничего не сделает.

На рассвете над пепелищем поднялось кровавое солнце, освещая лежащие повсюду тела, запятнанные грязью.

Теперь они оба стали сиротами: Фа Шэньхао – по праву рождения, а он сам – по единственному Учителю.

Картинка снова сменилась, и теперь они прятались в небольшой комнате, слыша, как снаружи льет дождь. Фа Шэньхао лежал на полу и выглядел бледнее мертвого. Пахло горечью, пылью и все той же кровью. Этот запах будто въелся в одежду и кожу, которую хотелось снять, соскрести ногтями. С Фа Шэньхао случилось страшное – в сражении он получил ужасные раны, от которых мучительно умирал. В его груди все медленнее и тише билось сердце. Он теперь был словно оболочка, тень былого, которая никогда не сможет отомстить за свою семью, никогда не выйдет против их врагов с мечом в руке, потому что не сумеет противостоять им, будучи слабее бумажной куклы.

– Я попробую… Обещаю, я все сделаю, – произнес он, едва узнавая собственный голос.