Книга Солнцестояние, страница 25 – Кэтрин Болфинч, Александра Нокс, Юлия Мухина, и др.

Затянул кто-то песнь красивую, песнь знакомую, мягким голосом, да так ласково, будто мать родная убаюкивает. И тепло на душе сделалось, веки сами собою смыкаются, но нельзя поддаваться тьме ночной, сгубит каждого, разберет по косточкам. Прежде чем Ведана заметила нескладное безволосое тело, подбирающееся к ней на коленях, ырку выдали глаза, ярко горящие в темноте на сине-сером лице. Кожа туго обтягивала кости и череп, причинное место сухим черенком шлепало по бедру при каждом движении, а рот открыт в немом крике. В щели между острыми зубами проникала завораживающая мелодия, призванная усыплять уставших путников, и только когда ырка подошел ближе, стали видны трупные пятна и гнойные язвы, покрывающие его с ног до головы.

– Я-то уж думал, деревенские костер жгут, чтобы согреться, пришел отужинать, а тут ведьмовское отродье, дитя нечисти явилось. Не говори, что изгнать меня вознамерилась? – Ырка хрипло рассмеялся, и смех его после раскатистой колыбельной звучал жутко, поглощенный вязкой темнотой.

– Вижу перед собой лишь одного жалкого злобного черта, что с собственной жизнью был не в ладах, а теперь на других покушается. Себя убил, такой грех на душу взял, и ради чего, спрашивается? Надеешься за чужой счет дожить недожитое? Не выйдет! – топнула ногой Ведана, сжав зубы до скрипа.

Углешка наблюдала издалека, пораженно распахнув глаза, за время службы на земле ничто, казалось, не способно удивить ее. Но вот стоит жрица и смотрит на то, как некогда близкое ей существо человечье пляшет у костра перед гнусным демоном. Ведана, раздевшись догола, извивалась ивовым прутиком, высоко попрыгивая, аки молоденький козлик подле матери, и молясь самой Нави. Пшеничные волосы разметались по ветру, кровь, стекающая с руки, окрасила шелковую кожу на груди с острыми пиками розовых сосков и кожу ниже, у самого лона, а ей все равно, мурлычет песню под нос да радуется. Ведана, словно почувствовав нахождение поблизости Углешки, слизала остатки спекшейся крови с кончиков пальцев, уставившись на другой конец поля. Понеслась жрица со всех ног к избе ворожей, раня нежные ступни; разбудила Грезу и трясла несчастную за плечи, пока та окончательно не пришла в себя.

– Очнись, скорее же, когда ваша матушка родила Ведану? Сколько зим назад?

– Никто точно не знает. Мама нашла ее у кромки леса еще младенцем и принесла домой. Не родная кровь она нам. А что случилось-то? Где Ведя? – сонно потирая кулачками глаза, спросила Греза.

В это время дверь в избу отворилась, и уставшая старшая сестра вошла в дом, снимая с плеча полную котомку припасов. Ничего в ее внешнем виде не напоминало сцену, увиденную в поле, даже рана на руке, хоть и была свежа, но чиста и покрыта сорванным по пути подорожником.

– Вот ты где, а я тебя обыскалась. Думала, будешь ждать у могильника. Раз уж все в сборе, можем провести обряд и сейчас. Я все собрала.

– Что? Ночь же на дворе, – простонала Греза, спуская босые ноги с полатей.

– А чего медлить, завтра уже седмица, а там и праздник начнется. – Ведана поставила на печь большой котел и по очереди принялась доставать ингредиенты из сумы, укладывая на дно. Углешка то и дело поглядывала на оставленный на столе серп, с которым обычно никогда не расставалась, но любое резкое движение могло выдать ее план. Задумала она сделать вид, что все между подругами по-прежнему, а как только ворожея отвлечется, схватить серп и зарубить на корню. Предать огню Ведану можно и позднее, а после оплакать как подобает. За окном вдруг раздалось воронье граянье, множилось, разрасталось, будто зерновая горчица. Громкий стук заставил жрицу вздрогнуть, Греза за ее спиной вскрикнула, увидев птицу, со всей силы разбившуюся о ставни, за ней последовала еще одна и еще, пока кровавые мазки не украсили каждое окно дома.