Книга Солнцестояние, страница 50 – Кэтрин Болфинч, Александра Нокс, Юлия Мухина, и др.

Он танцевал с чертями на костях. Он умывался кровью и никогда не думал о других. Он смерти не боялся. За руку с ним ходил сам дьявол, и злобный смех его по лесу эхом расходился.

Время от заката и до самого рассвета – его время. Часы правления нечисти – его часы. Кровь – его живительный источник. Жертвы – сила.

На небе загорелась тонкая полоска солнечного света. Медведь облизнул кровавую пасть и, переступив с ноги на ногу, вдруг обернулся человеком.

Темны как ночь были его волосы. А глаза холодны как лед. Он накинул на себя большую медвежью шкуру, скрывая наготу, и огляделся.

Посреди поляны тлел большой ритуальный костер, трава оказалась примята под долгими танцами и измазана кровью, а обгоревший череп лежал прямо поверх кучи пепла.

Он подошел к нему и поднял, всматриваясь в пустые впадины глазниц.

– Глупа ты была, Видана, – хмыкнул он. – Глупа, но сколь же красива. – Его измазанный в крови палец коснулся челюсти.

Колдун прикрыл глаза и глубоко вдохнул. Здесь все еще пахло сгоревшей плотью и волосами, но сквозь ужасный смрад пробивался тоненький аромат васильков.

Раздался хлопок, и юноша поднял веки.

– Скучаешь, слуга? – спросил шепелявый голос. Колдун отбросил череп, будто ненужный мусор, и обернулся. Прямо перед ним появилась черная бесовская тень – он никогда не показывался сам. – Хорошо это ты придумал, передать ей силу. Влюбилась она в тебя, правда, – мерзко захихикал черт. – Влюбилась да головой тронулась, поверила, будто я тебя из мертвых верну.

– Так ты и вернул, – спокойно отозвался колдун. Не волновала его судьба девицы более.

– Потому что время перерождаться тебе пришло, – делано заметил бес. – Уж пятьдесят зим минуло, как я душу твою из пекла вытаскивал.

Колдун ничего не ответил. Он потерял счет тому, сколько раз проходили эти пятьдесят зим. А главное, он уже и не помнил всех красавиц, которые пали жертвой ради его жизни. Особенно запомнилась ему только одна. И умерла она не на ритуальном огне, а петлю на свою прелестную шейку накинула, когда услышала голос беса. Не хватило ей смелости пойти ради любимого на сделку с чертом, а вот у Виданы… и смелости с лихвой оказалось, и сил. С тех пор и стали гущу называть горой одинокой ведьмы.

Колдун отвернулся от беса, будто тот мог залезть в его гниющую душу, и запел себе под нос:

Деревня казалась вымершей.

Это было неудивительно: Настя, если честно, чего-то такого и ожидала, но горькое чувство внутри никуда не пропадало с момента, как она переступила через порог бабушкиного дома, пахнущего влажным деревом, землей и пылью.

В Полыньево она не была уже лет… десять, со своих двенадцати. Тогда деревня казалась ей наполненной жизнью иллюстрацией из сказок: с кучей ровесников, добрыми старичками, которые, кажется, считали всех своими внуками, и лесом с речкой в получасе бодрой ходьбы. Орехи и яблоки можно было срывать прямо с деревьев, ягодами и медовыми сотами угощали почти каждый день.

А потом они перестали приезжать. Настя и сама не рвалась особо, в городе летом было чем заняться, а потом, когда бабушка умерла, они и вовсе благополучно забыли про доставшийся в наследство дом – пока вот этим летом Настя внезапно не решила, что хочет отдохнуть от города.