Книга Солнцестояние, страница 81 – Кэтрин Болфинч, Александра Нокс, Юлия Мухина, и др.

Когда наконец-то дрожащие девичьи уста встретили его твердые жгучие, Яре вдруг почудилось, что внутри нее вязко разлился сладостный мед, в котором теперь безвозвратно тонул измученный разум. Не прерывая мучительный поцелуй, Купала одним движением притянул девушку к себе ближе. Дикий мед еще сильнее вспыхнул внутри тайным пламенем. Яра вся напряглась, но теперь уже не от страха. Слабые девичьи пальцы вцепились в мужские плечи.

Опаленный желанием рассудок подергивался дымкой, но Яра все же услышала, как вокруг восторженно завизжали и засвистели сельчане. Праздничные песнопения и пляски возобновились с еще большей яростью. В темное небо взвивались всполохи огненных искр. Рыжие отсветы пламени танцевали на стволах деревьев, сплетаясь с черными тенями, которые отбрасывали кружащиеся в безумном хороводе сельчане. В воздухе разлился густой дурман из смеси растертых полевых трав и кострищ.

Купала отстранился. Огненные зрачки, казалось, засветились ярче, золотые кудри притягивали к себе жаркие отблески пламени. Он снова взял руки Невесты в свои, увлекая девушку за собой. Заколдованно глядя в его невообразимые глаза, Яра шагнула в костер.

I

День за днем, месяц за месяцем, год за годом он видел и видит образы и во сне, и наяву, что неумолимо, капля за каплей, жертва за жертвой, жизнь за жизнью, меняют его. Чувствовать боль от разрыва сухожилий и расходящейся подобно надрезанной ткани кожи, слышать хруст раздробленных костей и влажный звук выдавливаемых из черепа глазных яблок, ощущать под стиснутыми пальцами вырванное горячее сердце и исходящий от истерзанного тела тошнотворный запах испражнений и свернувшейся крови.

Он с трудом сглатывает вязкую соленую слюну, проводит языком по сухим губам, трещинки на которых теперь неприятно пощипывают, и впивается зубами в податливую мягкую плоть. Человек борется в нем с животным. Сознание – с бессознательным. И борьба эта, бесконечная, длится столько, сколько он себя помнит.

Судорога схватывает его за горло, не давая ни двинуться, ни вздохнуть. Пара мгновений. Его глаза закатываются. Тело подается вперед, и… он просыпается.

От кашля неприятно царапает горло. Мерзкие холодные мурашки покрывают голую спину. Каждый позвонок, ребра и пролегающие над ними голубые вены отчетливо вырисовываются под тонкой белой кожей. Плоское шершавое покрывало лежит рядом на скомканной постели.

Он встает со скрипнувшей кровати и, шлепая босыми ступнями по ледяному полу, направляется к раковине в дальнем углу комнаты. Онемевшими от холода длинными пальцами выкручивает кран, что пару раз выплевывает воздух, на максимум и подставляет их под струю буроватой воды. Через несколько минут его ладони немного согреваются. Ополоснув лицо, он чистит зубы, откидывает назад отросшие до плеч черные пряди и закрывает кран.

Вернувшись к кровати, накидывает на обнаженные широкие плечи покрывало и подходит к занавешенному старым тюлем окну. И хотя сегодня день летнего солнцестояния, на улице уже достаточно темно. Ни одного фонаря или светящихся фар автомобилей. Только круглый диск луны выглядывает из-за облаков, словно желая взглянуть на него – несчастного, исхудавшего и озлобленного человека.

Никто не мог сказать, кто этот мрачный ночной страж, что живет на хлебе и воде в комнате общежития у опушки леса. Если даже люди спросят у него, он все равно не ответит. Даже имя свое назвать не сможет. Произнесет только слово, резко и рвано, со стыдом в голосе: «Ворон».