Книга Нить Ариадны, страница 61 – Камила Соколова

Вообще Гектор был загадочной фигурой. Небритый, с вечной сигаретой во рту и кругами под глазами от бессонных ночей, с морщинами меж бровей от постоянных сомнений, он целыми днями пропадал в студии, где его карандашные наброски превращались в замечательные произведения. На мои просьбы не терзать себя так и хоть немного спать по ночам он только устало улыбался.

— Как, ты думаешь, рождаются шедевры? ― спрашивал он меня. ― Только так, дождливой ночью под завывание ветра. ― И снова исчезал в студии.

Однажды в самом дальнем углу чердака я наткнулась на ряд полотен. Они были спрятаны в сундуке и завернуты в большой кусок парусиновой ткани. Что за странность, подумала я. Гектор, при всем его тяжелом характере и чрезвычайной мнительности, был уверен, что его работы достойны самого лучшего с ними обращения. Парусиновая ткань была очень пыльной, я стала чихать, когда дотронулась до нее. Тогда я сняла платок с головы и завязала его на лице таким образом, чтобы закрыть рот и нос. На чердаке было очень темно, свет почти не проникал сквозь маленькое грязное окно. Я поставила фонарь на стол и вытащила картины из сундука. Перед тем как развернуть ткань, меня охватило сомнение: а стоит ли трогать то, что явно не случайно было так глубоко спрятано, но любопытство было сильнее. Полотен было три штуки, довольно большие по размеру. Сложно было разобрать, что на них было написано. Свет фонаря выхватывал только отдельные детали ― раскидистое дерево, голубое небо, листья на мостовой, синяя дверь.

Я вскрикнула и уронила лампу, послышался звон разбитого стекла. Чердак погрузился во тьму. Не помня себя, я слетела с узкой лестницы и оказалась в кухне, где свет лился в комнату сразу из трех окон. Картина была у меня в руках ― мой дом в Америке, дверь, занавески, что выглядывали на улицу, ― их я привезла от родителей.

Зубы отбивали дробь, когда я поднималась за оставшимися картинами. На второй была изображена такая знакомая парковая аллея, на третьей ― комната из родительского дома: пианино и большой круглый стол с белоснежной скатертью. На нем, выделяясь темным ярким пятном, лежал черный блокнот, на обложке которого двуглавый орел грозно смотрел на восток и запад.

Похоже, я открыла ящик Пандоры и теперь, опершись на спинку стула, взирала в немом оцепенении на свои находки. Перед глазами, как в калейдоскопе, замелькали картинки из моей прежней жизни. Теперь они выглядели бледными и потускневшими. Я привыкала жить на острове, где время текло неторопливо, а день неспешно двигался к закату, лениво волоча за собой плотную бархатную ночь. И мои мысли размякали, становились долгими и неспешными.

Наконец, я дернулась ― что за чертовщина такая? Стала осматривать картины, но ни отметок художника, ни даты создания не обнаружила. Это было очень странно, поскольку на всех остальных работах Гектора стояли специальные метки, а здесь нет. Я хотела оставаться логичной и спокойной, повторяя себе, что скоро придет Гектор и объяснит мне все. Но руки не слушались ― меня снова охватила паника.

Какое-то время я кружилась по кухне, поддаваясь порывам: то мне хотелось бросить все и бежать из этого дома, то, наоборот, я включала чайник, садилась в кресло и высматривала в окне худую фигуру Гектора.

За окном стало смеркаться, деревья и дома покрылись серой прозрачной вуалью. Я давно потеряла счет времени, продолжая сидеть с чашкой теперь уже холодного чая в руках.