Книга Форчекинг, страница 100 – Камила Соколова

— Макс, — я встала с кресла и сделала шаг в его сторону, — что ты говоришь такое, а как же мы?

— Миш, не надо, — он провел рукой по волосам. — Ты знаешь, какой я; мне не нужны обязательства, не нужна постоянная подружка. Я думаю, что нужно прекратить то, что мы так необдуманно начали…

— Прекрати нести чушь, — я протянула руку и погладила его по щеке, мой голос был ласковым и тихим. — Макс, это же я, Миша, и ничего не изменилось. У нас все будет хорошо, — я заглядывала ему в глаза, — поверь мне, потому что… я люблю тебя.

Макс вздрогнул и умоляюще посмотрел на меня.

— Я люблю тебя, — повторила я.

— Ох ты, — послышалось от Миры.

— Ты едешь со мной, — прорычал Роберт.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Тимур.

— Прости меня, — прошептал Макс и убрал мою руку. Я не понимала, что происходит. За что простить?

— И ты, Роб, прости. Тим, — он обвел взглядом присутствующих, кивнул Мире и вышел из комнаты.

— Куда ты⁈ — закричала я и побежала за ним, но меня за руку поймал брат.

— Прекрати концерт, Миш. Он ушел, так лучше. Вам не нужно быть вместе. Я знаю его характер, он не может два раза подряд заниматься сексом с одной девушкой. Поверь, отношения — это не для него.

Что он говорит такое? И о ком? Точно не о Максе, не о том Максе, которого знаю я. Мой Макс проводит все свободное время со мной, сдает кровь и развлекает детей в больнице, он лучше всех играет в хоккей и точно испытывает ко мне чувства.

— Ты его не знаешь, — прошипела я, пытаясь вырваться.

— Это ты его не знаешь, — вздохнул Роберт. — Я видел не одну такую влюбленную дурочку, которая бегала за ним.

Тимур вышел из комнаты, за ним выскользнула Мира.

— Этого не может быть, — прошептала я. — Я знаю его.

— Это правда, Миш. Если бы он тоже любил тебя, он бы остался и сражался за свою любовь и за тебя, — Роберт притянул меня к себе и обнял. — Я так боялся, что кто-нибудь разобьет тебе сердце, и похоже, что это сделал мой лучший друг.

Первый раз за много лет я рыдала при Роберте. Я старалась не плакать на похоронах родителей, потому что ни отец, ни Роберт не понимали слез. Роберт был спортсменом, девиз которого был: «Даже если ты умер, встань и играй в хоккей». Это в голову ему вложил наш отец, мне он тоже постоянно говорил о том, как необходимо в жизни быть сильной. И я старалась, очень старалась. Роберт не выносил слез и всегда говорил мне: «Ты же не собираешься разреветься?» Этот вопрос звучал так, будто я вздумала сделать нечто отвратительное, и я поджимала губы и отрицательно качала головой.

Но не в этот момент; я ревела в три ручья, и невыплаканные слезы текли по щекам беспрерывным потоком. Майка Роберта намокла, но он прижимал меня к себе и гладил по голове, невзирая на мой хлюпающий нос.

— Миш, ты все? — наконец спросил он меня.

Я кивнула, говорить было не о чем. Роберт не поймет, он никогда не понимал: у него все просто — это плохо, это хорошо, это черное, это белое. Он такой, и ожидать от него, что он прочувствует хотя бы третью часть того, что я испытывала, нет никакого смысла.

— Хорошо, я пойду. Хочу пообщаться с ребятами, через шесть часов мне нужно уже выезжать из дома.

Я снова кивнула:

— Ты не возражаешь, если я останусь здесь? Я не могу никого видеть.

— Как скажешь, но послушай: хватит с него слез, которые ты потратила сегодня. Поплакала, и хватит. Через пару недель я приеду на рождественские каникулы, и поговорим. Может быть, правда заберу тебя с собой. Оставлять тебя было и в самом деле дурной идеей.