Книга Форчекинг, страница 66 – Камила Соколова

Он продолжал смотреть на меня с той же теплой улыбкой, и я почувствовала, что между нами образовалась особая связь. Это был не просто день, когда мы провели время вместе; это было что-то большее, что-то, что оставит след в памяти надолго.

Когда мы вернулись в машину, Макс сказал, что ему нужно съездить по делам, но сначала он отвезет меня домой. Его взгляд был сосредоточен на дороге, но на губах играла полуулыбка, и мне хотелось верить, что она появилась из-за меня.

Я взяла в руки фотографию, сделанную много лет назад, — первая медаль, достижение, которым все гордились. На снимке мальчишки Роберт, Тимур и Макс застыли в прыжке, медали, удерживаемые на шеях лентами, разлетелись в разные стороны. Интересно, как детская радость победы отличается от радости взрослого спортсмена. Детские эмоции наполнены искренним ликованием и счастьем. В них нет скрытой боли или страха. Взрослый спортсмен вкладывает в свои эмоции падения, преодоление, упорство и тяжкий ежедневный труд. На этой фотографии мой брат и его друзья смеются так, как вчера смеялись дети, которых мы навещали в больнице.

Изумление — это единственное, что приходит мне в голову, когда я думаю о том, что произошло. Это тот Макс, которого я знаю всю жизнь?

Я никогда бы не подумала, что он способен нацепить оранжевый парик и красный клоунский нос. Я даже не знала, что он умеет скручивать собачек из шариков. А в то, что он добровольно отправился к детям, я до сих пор не верю, хотя была там и сама все видела. У неприступного, холодного и сосредоточенного только на хоккее Макса есть другая сторона, о которой никто не знает.

— Ты давно это делаешь? — спросила я, пока мы ехали домой.

— Ты имеешь в виду, наряжаюсь клоуном? — он усмехнулся.

Я кивнула.

— Да, еще до отъезда. Увидел объявление и пришел. Я работаю с Леной, Лешей и Митей года четыре. Смешно подпрыгивать и падать я не научился, а вот с шариками управляюсь довольно сносно.

— Не умаляй своих способностей, ты просто ас по скручиванию шаров.

— Хоть в чем-то я ас, — рассмеялся он, но плохо прикрытая грусть сквозила в каждом слове.

— Макс, ты прекрасный хоккеист, если ты об этом, — попыталась я его утешить, но он только отмахнулся.

— Не нужно меня жалеть.

— Еще чего, — почесала я шею, — зачем мне тебя жалеть? Я просто говорю, что думаю.

Мы помолчали немного.

— Почему дети? — не могла понять я. — Ты не похож на того, кто очень любит детей.

Он посмотрел на меня так, будто я сказала самую оскорбительную вещь на свете.

— Если тебя это утешит, то я сдаю кровь как донор и не знаю, кому она попадает после этого, может быть, и взрослым.

— Я не знала, — удивленно сказала я. — Это больно?

Макс отрицательно покачал головой и улыбнулся:

— Нет.

— А разве можно, у тебя же есть татуировка? — я указала на его руку.

— Нужно, чтобы прошло около года. Я свою давно сделал.

Я кивнула.

— Ты удивил меня, — тихо сказала я.

— Почему? — теперь он вскинул брови. — Что в этом такого?

— Не знаю, но у меня нет друзей, кто бы это делал.

Макс ухмыльнулся и сказал:

— А ты подкинь идею своей подруге, пусть она употребит энергию на благо человечества, а не заставляет тебя бегать полуголой по улицам.

Я моргнула и почувствовала, как мои щеки теплеют и покрываются краской. В голове вспыхнули воспоминания, как Макс рассматривает мою обнаженную грудь и держит меня за руки, как на его лице отражается недоумение и еще что-то. Я заерзала, представив его серые глаза, рассматривающие мое тело, а потом и его голый торс, когда он снял майку. На какую-то долю секунды мы вдвоем оказались раздетыми до пояса. Я вспомнила свою мысль, которая пробежала так быстро, что тогда я не сумела ее поймать, — как было бы здорово прижаться к нему, кожа к коже, без всяких барьеров и условностей. Я отогнала ее от себя и уставилась в окно, боясь взглянуть на Макса, словно он мог подсмотреть, о чем я думала.