Книга Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе, страница 60 – Аля Кружинина

Мишка задвигал желваками. Константин Петрович сделал вид, что не заметил.

– Может, ты и прав. Может, и нужно доказывать и добиваться, если уверен, что это твое. Но можно и по-другому: перетерпеть эту боль и идти дальше, искать свою настоящую любовь. Вот представь: ты заставил полюбить себя насильно. Добился. Как ты поймешь, что человек в этом случае не притворяется от страха или жалости, а правда полюбил? Вопросов много, и на все нужно искать ответы.

Он говорил так искренне и серьезно, что иногда мне казалось, он делится своей личной историей. Они сидели друг напротив друга, и Константин Петрович только изредка обращался ко мне. Но я не жалела об этом. Я понимала: все, что он говорит, касается и меня. Но как будто им с Мишкой это было важнее. А я и со своего места могла внимательно слушать и видеть их обоих. В какой-то момент директор школы и старшеклассник исчезли. Просто двое молодых мужчин сели поговорить по душам. Только один был старше, но это не мешало. Разговор состоялся. Мишка сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел на Константина Петровича очень внимательно – как будто впитывал каждое его слово. А Константин Петрович был спокойным, серьезным и уставшим.

– Ты меня понимаешь, Михаил?

Мишка кивнул.

– Попробуй сам разобраться со своими чувствами. Ты не привык и не любишь проигрывать. Представь, я тоже не люблю. И я знаю, как это бывает непросто. Но поверь, иногда лучше проиграть и вовремя выйти из игры. Просто… чтобы себя сохранить. Будь великодушным. И помни, что на тебя многие смотрят. Такова доля лидера.

Он улыбнулся и замолчал, как будто опустил занавес. Но ни хлопать, ни двигаться с места не хотелось. Так бывает, когда очень много чувств. Они давят, прижимают к стулу и никак не встать. Первым поднялся Константин Петрович.

– Все, идите. Не подеритесь по дороге, – пошутил он. – Да. Если учитель будет возмущаться – скажите, что я задержал. Правда, ваши, наверно, уже предупредили.

Мишка пожал протянутую ему руку. Я сказала «спасибо», и мы ушли.

И наступило перемирие.

С этого дня Мишка успокоился, перестал задирать меня и травить. Класс тоже затих. То ли Мишка поговорил с ними, то ли без него они не видели смысла задираться. То ли слова Константина Петровича о последнем полугодии заставили задуматься. Как бы там ни было, все как-то сразу встало на свои места. Класс по инерции еще продолжал игнорировать меня, но постепенно отношения возвращались в прежнее русло и все ужасы стали отходить в прошлое. Хотя потребности в тесном общении с Мишкиными друзьями у меня никогда не было. Простила ли я их всех? Думаю, со временем да. По мере забывания всего случившегося. Во всяком случае я не затаила на них зла.

В школе стало скучно и обыденно. Страсти улеглись. Казалось, мне теперь должно быть легче. На смену ужасной ночи приходило ясное утро. Но я не чувствовала облегчения. Напротив, делалось все грустнее. Мишка совсем перестал обращать на меня внимание. Вместе с наступившим перемирием пришло время равнодушия. Когда он меня ненавидел, я хоть понимала, что он думает обо мне, понимала, что он чувствует. А сейчас он просто не замечал меня. Успокаивало, что он и с другими девчонками теперь меньше проводил времени. И сплетни о нем поутихли. Говорили, что он пить не прекратил и курит много. Он действительно курил на каждой перемене в компании ребят, пока не посадили у двери охранника и школу не стали закрывать на время уроков. С моей мамой он продолжал общаться – я не спрашивала, о чем они разговаривают. Какая разница? Из спорта его за пьянки тоже пока не выгнали – видимо, тренер не замечал. «Талант не пропьешь».