Книга Тернистый путь, страница 176 – Виолетта Орлова

— Приветствуем тебя, властитель всех земель, дарующий нам силу! Держим мы путь из Нханска, — спокойно провозгласил старый мужчина, словно не замечая, каким яростным огнем при этих словах вспыхнули глаза Вингардио.

— Лишний раз желаете доказать мне свою дружбу? — холодно поинтересовался повелитель. Он хотел бы уничтожить этих дерзновенных путников, осмелившихся побеспокоить его, да еще в столь трудный час, но жгучее любопытство останавливало этот эмоциональный порыв.

— Пришли мы с миром. Но мира больше нет там, откуда мы идем. Там только пепел.

Вингардио нахмурил свои красивые золотистые брови и вперился черными глазами прямо в лицо говорящего.

— Я хотел бы разрушить тот город. Но мне сейчас это не под силу, — с легким оттенком грусти проговорил он.

Седовласый мужчина кивнул головой, как будто заранее предугадал ответ. Затем он кивнул низкорослому спутнику, и тот кинул на пол один из своих полотняных мешков, на котором висели куски обледенелой грязи и льда. Затем отвратительный юноша сунул руку внутрь и пошарил там, словно желая достать подарок для своего господина. От его нарочито небрежных движений мешок всколыхнулся, и из него стали выкатываться одна за другой окровавленные головы людей, обледеневшие от мороза. Старцы с белесыми бородами в беззвучном страхе уставились на эту нелицеприятную картину.

Юноша рывком схватил что-то с пола и поднял на всеобщее обозрение. Прямо на шептунов смотрела голова известного естествознателя, Локориса, наместника Нханска. Она словно бы насмехалась над своими зрителями, вполне осознавая, какое гнетущее впечатление производит.

Вингардио в изумлении посмотрел на своих путников, словно увидел их впервые. Какие цели они преследовали? Зачем они пришли? Они принесли ему головы убитых врагов — это он и сам мечтал сделать, но не мог покинуть пределы проклятого замка, чей мутно-розовый цвет навевал ужасную тоску.

Незнакомец продолжил говорить, и речь его была вполне убедительной.

— Мы — жители Воронеса, твои верные ученики. Раньше Воронес еще не был охвачен волнением. Но нашу семью убили лже-естествознатели, и тогда мы поклялись им отомстить. Мы принесли тебе головы предателей, дабы выказать нашу верность и приверженность общему делу. Мы хотим впредь служить тебе здесь и помогать всем, чем сможем. Я — Дантрос, сын Киниса. Это мой младший брат — Декантрос. Он так же владеет твоей наукой, повелитель.

Сразу же после этих слов все присутствующие в зале заметили едва уловимое сходство между уродливым юношей и этим благородным породистым мужчиной. Общие черты лица и выражения глаз — все было очень схоже, за исключением какого-то странного, почти мистического уродства младшего брата.

— Почему я должен вам верить? — поинтересовался Вингардио. Несмотря на всю логичность их объяснений, он не мог для себя решить, зачем ему принимать в свой стан двоих незнакомцев. Только ли потому, что они принесли ему голову его врага? Может, они и его голову намеревались кому-нибудь принести в дар, как знать?

— Только с нашей помощью вы сможете одержать победу, — самоуверенно заявил мужчина, и у повелителя появилось страстное желание отхлестать наглеца по щекам.

— Моему брату принадлежит необычайный дар, — продолжил путешественник, ничуть не смущаясь и не тушуясь. С этими словами он, как фокусник, изящным жестом руки указал на своего спутника, словно представляя его публике. Молодой человек отвернулся от шептунов, и все вздохнули с облегчением — неприятное чувство от его персоны рассеялось. Дантрос прикрыл его каким-то длинным, болотного цвета плащом и замер, выжидая. Шептуны повставали на цыпочки, в нетерпении пощипывая пальцами свои непослушные бороды, — так им хотелось поглядеть на чудо! И вот балахон сняли, и пред изумленными людьми предстала точная копия Дантроса. Такой же рост, возраст, лицо, фигура. Оба брата-близнеца переглянулись и захохотали в один голос, да так складно, что и голоса их невозможно было отличить. Конечно, при всем сходстве все же нельзя было не признать, что лжеДантрос все-таки более неприятен. От его лица исходило все то же непостижимое уродство. Но это было мимолетно, неуловимо; за исключением сего превращение удалось на славу.