Книга Хозяйка молодильных яблок, страница 85 – Иви Тару

Стрижак поскреб бороду. Яблоки, значит…

– Какие из себя они? Красные с золотыми прожилочками?

– Точно такие! И вот отчего Доморад девицу за себя взять захотел, чтоб яблоки она ему такие выращивала. Все говорил, что за эти волшебные яблоки люди последнее отдавать будут.

Тут было над чем подумать. Стрижак сел верхом, и снова в путь тронулись. Вилюя с собой позвали; он и не возражал.

Скоро уж и село покажется; оттуда он надеялся в Семидол гонца снарядить, сообщить Туриле, чтоб подмогу прислал.

Еще на солнце он поглядывал: день к закату шел. Два дня из отпущенных Мореной у него оставалось, чтоб Милаву ото сна пробудить, а как это сделать – он пока не придумал.

В Прибытково добрались вечером, уже звезды на небо высыпали, собаки взлаивали за высокими заборами. Кое-где в окнах вспыхнул тусклый свет лучины; кому-то, видать, интересно стало, кого на ночь глядя принесло.

– Эт ты, Будивой? – окликнули из-за забора. – Ох, заждались мы тебя! Что ж ты, староста, нас тут бросил?

Будивой остановил лошадку.

– Как это бросил? Я ж заместо себя Судишу оставил, он хозяин справный и дело знает.

– Дело-то он знает, да уже который день хворый лежит, – говоривший вышел из тени и оказался мужичком с плешью на голове и реденькой бородкой. Он как-то странно глянул на старосту и с непонятной гримасой пояснил: – Зашибло его яблоней.

Будивой хмыкнул от неожиданности.

– Что он, за яблоками лез, что ли? Так рано еще, не созрели.

Мужичок утер нос рукавом, глянул исподлобья.

– Завтра навещу его, – Будивой устал слушать бредни, дернул вожжи, возок покатился дальше.

***

Утро наступило, будто и ночи не было. Не успел глаза закрыть, уж светят в оконце первые лучи. Стрижак хотел шкуру, которой укрывался, на голову натянуть, да вспомнил, что не дома, и тут же вскочил. Место ему для сна определили в клети, что к дому примыкала. Тут вкусно пахло яблоками и сушеной лозой для плетения корзин. Он вышел наружу, быстро помахал руками и ногами, поприседал, разгоняя кровь. Увидел в конце двора колодец и вскоре уже вытягивал наружу ведро с холодной водой. Вспомнил, как крутил ворот, а Милава рядом стояла.

Когда вошел в дом, там тоже все уже встали. Елеся по дому хлопотала, на стол заутрок собирала.

– Как она? – спросил он.

Елеся помотала головой, и Стрижак осторожно сунулся в горницу, где на постели лежала Милава, все такая же спокойная, недвижная, с лицом бледным и каким-то уже почти нездешним, неземным. Видно, и правда, Морена ее себе забирала, по капельке жизнь вытягивала.

– Не отдам, – шепнул он. – Вырву.

Во дворе раздались голоса. Кто-то кричал, возмущался, ему вторили. Стрижак вышел на крыльцо, Будивой уже там стоял.

– Чего кричите, чего людей баламутите? – увещевал он сельчан.

– Да как же! Яблоня твоя людей калечит, а нам молчи? – возмутился один из пришедших.

– Да толком объясните, что у вас за беда? Какая еще яблоня?

– Да твоя. В твоем саду стоит. Никому мимо пройти не дает, хлещет так, что чуть глаз вон Тишате не выбила.

– А мне вон руку поломала, – крикнул кто-то из задних рядов.

Тут снова все заголосили, перебивая друг дружку. На родном крыльце, под своей крышей с Будивоя спало то безразличие, в котором он последние дни пребывал. Даже когда дочерей домой вез, и то не понимал полностью, что приключилось; все казалось, вот-вот морок спадет и будет все как и раньше. Морок и правда спал, и теперь староста с удивлением смотрел на сельчан, которые настолько распоясались, что стоят тут и даже кулаками помахивают.