Книга Атака тыкв. Ведьма и кот против, страница 4 – Афина Туле

— Подпорки, — сказала я внезапно хриплым голосом. — Им нужна опора, а не баррикада. Можно их перенаправить. Не остановить, а… согнуть траекторию.

— Предлагайте, — Северин-Холодов даже не посмотрел на меня — руки были заняты печатями, — но имейте в виду: времени у нас ровно до того момента, когда они поймут, что коллективный вес сильнее.

Я задумалась, что бы такое предложить, чтобы не ухудшить ситуацию, а ещё не выставить себя полной дурой, потому что крути не крути, а мне ещё ему зачёт и работу сдавать. Ну или, по крайней мере, я на это очень надеялась. Не могут же меня в самом деле за это выгнать из Академии?

Северин-Холодов тем временем не стал тратить времени даром. Он шагнул вперёд, и воздух перед калиткой натянулся тонкой световой сеткой, как свежая паутина. Я подала голосом команду — ровно как на практиках по ритуальному строю: стой, удаление на три шага, ближе не подходить. Фонари моргнули, будто слышат, но не исполняют, и тут же из-под них выкатились ещё две головы, как будто кто-то подбирал запас с тыльной стороны ночи.

Северин-Холодов сменил рисунок: вместо сетки — зеркальные лопасти, что разворачивают ход ветра. Я подкинула в воздух щепоть соли и разом шепнула три запрета подряд, а также усилила ветер. Расчёт был прост: ветер будет раздувать лопасти, и тыквы не смогут продвигаться вперёд. На миг получилось: передний ряд попятился, столкнулся с задними — вышла настоящая оранжевая куча-мала. Но прошло пару минут, и прямо у ограды, где только что было пусто, вспух новый куст оранжевых голов — семечки щёлкнули в унисон, и поток снова пошёл плотнее.

Мы перехватили левый фланг голосом и жестом: проход закрыт, направление — вдоль стены, скорость — минимальная. Северин-Холодов поднял ладонь, и свет сошёлся в узкую линию, как струна, — тыквы натолкнулись, подпрыгнули, заурчали недовольно. Секунда другая — и из-за плеч первого ряда, как грибы после дождя, полезли «детки»: крошечные круглые головы с горячими глазницами. Они проскочили под самой струной, ухватили общий ритм и потащили за собой взрослых.

Северин-Холодов не отступал: печати менялись одна за другой — цепи, кольца, клинья. Я перекрикивала шум, забрасывая их командами, которые должны были остановить и задержать. Черниль включился басовым мурчанием, и на пару ударов сердца общий гул стал вязнуть, как в мёде. Но злость у тыкв копилась быстрее, чем мы успевали их замедлять: они начали разбрасывать побеги, рассыпаться на несколько более мелких тыковок, потом собираться снова в одну большую и таким образом перемещаться — и, что ещё хуже, подпрыгивать и подбрасывать маленькие тыковки.

Становилось всё понятнее, что эту схватку нам не выиграть: силы слишком неравны. Но какая ведьма сдастся? Да ещё в ночь Самайна?

Мы взяли их в «коридор»: справа — стена света, слева — столбики тени, чтобы срезать амплитуду прыжков. Поток на секунду послушался, стал плотным, управляемым — и тут же где-то в глубине раздалось радостное хлоп-хлоп, словно аплодисменты, и новый десяток голов выкатился через плечи первыми рядами, как шальные мячи, ломая узор. Свет у калитки пискнул, треснул тонкими прожилками.

— Держите, — выдохнула я, хотя держать было нечем, кроме голоса. Я выкрикнула формулу остановки на счёт, Северин-Холодов наложил поверх струны тяжёлую «скобу», и поток на миг застыл, как волна перед обвалом. В следующую же секунду тыквы синхронно подались вперёд, и «скоба» хрустнула, как ледяной пруд в оттепель.