Книга Принцесса крови, страница 157 – Сара Хоули

— Она любит розовое.

— Лишь бы к нему не прилагалось кипящее масло.

Я вскинула взгляд. Свет ключа заскользил по его лицу, высветил скулу и острый излом челюсти. Не поймёшь, шутит ли — с Калленом это всегда сложно.

— Кипящее масло? — уточнила я.

— Старый приём обороны. Фронтальный штурм срывается, когда сверху начинает изливаться такое. — Он чуть повернул ко мне голову, и свет поймал остальное — и меня опять пронзила мысль, какой же он красив. Чертёж лица строг и почти суров, а глаза… в них можно утонуть.

Хватит, одёрнула я себя. Перестань так думать.

— Люди так не делают? — спросил он.

— Что именно? — я потеряла нить.

— Масло. Слышал, в осаждённых замках так и поступали.

Он говорил об убийствах, а я разглядывала, как сияют у него глаза. Прекрасно, Кенна.

— Я жила не в замке, — заставила я себя сосредоточиться. — В хибаре с одной комнатой. Торговала торфяными брикетами и болотным хламом.

Как ни горьки слова, тоска по тому месту всё равно кольнула. Я видела его ясно: связки трав под балками, иссечённый стол, солнечный зайчик в кривом стекле.

— Расскажешь мне? — тихо спросил он. — Откуда ты. По чему тоскуешь.

Вопрос был печальный, и я удивилась смене настроения — вдруг то был мост к разговору, который мы оба понимали: нечто за уязвимость, нечто за тайну.

— В моей деревне меня не любили, — сказала я. — Место нередко было злое. Люди узкие — девчонка в штанах им была поперёк горла; благочестивые — больше любили далёких фейри, чем соседей. Жили мы от трапезы до трапезы, и одной дурной жатвы или одной лихорадки хватало, чтобы нас добить.

Я начала не с того конца. Он спросил, по чему я скучаю, а я перечисляла, что не люблю. Но ведь можно ненавидеть и любить одно и то же место. Наверное, это и требуется от земли, на которой мы выросли. Нужно уметь показать на карту и сказать: «Вот где я была», — чтобы объяснить самой себе, почему место, где я сейчас, — лучше.

— Но там было красиво, по-своему, грубовато, — продолжила я. — Всё чуть кривое: дома, прилавки на рынке, трубы. Будто великан поднял город и слишком резко шлёпнул обратно. — Я улыбнулась, вспомнив ряды накренившихся труб, выпускавших дым в рассветное небо. — А вокруг — красота. К востоку вересковые пустоши, к югу — лес, на западе горы чертят горизонт. А на севере — Болото. — Ком подкатил к горлу. — Я обожала это проклятое Болото. Воняло местами, опасное, и одна из худших ночей в моей жизни случилась именно там, но там было столько чудес. Мы жили на окраине, и на рассвете я ходила туда рыбачить — вытаскивала со дна безделицы, обронённые давным-давно.

— «Мы», — негромко повторил он, не отводя взгляда. — Ты сказала: «мы жили на окраине».

Мы уже сбавили шаг, и он не торопил, да и мне больше не хотелось спешить. Меня уносило в память: летнее солнце на лице и ледяной зимний ливень, шлепающий по плитам; запах торфяного дыма; розово-золотой клин рассвета на горизонте. Тёплые мозолистые ладони, сжимающие мои, и синие глаза, улыбающиеся сверху.

— Мы с мамой, — голос сел. — Она была травницей, пальцы у неё всегда были окрашены в жёлто-зелёный. У неё был самый красивый смех, но она всегда прикрывала рот ладонью, будто ей неловко. И она так отчаянно боролась. — За нас, за своё здоровье, за мечты, которые сгорели, едва успев родиться.