Книга Дело смерти, страница 117 – Карина Халле

Мысль об отъезде вселяет в меня надежду, и я благодарна, что мне не придется идти одной. И все же от мысли снова увидеть Эверли меня тошнит. Не только потому, что я пыталась напасть на нее — что было довольно неадекватно, унизительно и мне же во вред, — но и потому, что она накачала меня наркотиками. Она до смерти напугала меня.

И она лгала прямо в лицо всем.

— Ты можешь сказать мне что-нибудь о Клэйтоне? — умоляю я Кинкейда, прежде чем он уйдет. — Он еще жив?

Он замедляется.

— Я не уверен.

— Они… они забрали его для тестов? Они забрали его, потому что он был плохим? Потому что его никто не будет искать?

Не поэтому ли я тоже здесь?

Потому что они хотят провести опыты надо мной? Потому что меня никто не будет искать, если я исчезну? Это был их план с самого начала?

Были ли эти сеансы способом доказать мою ценность для того, чтобы остаться в живых?

Я доказала свою ценность?

Но я не произношу эти последние вопросы вслух. Я слишком боюсь ответа.

И Кинкейд ничего не говорит. Выражение его лица, стальной оттенок его глаз говорят, что ему не позволено.

Он уходит, закрывая за собой дверь каюты, чтобы дать мне уединение, и я несколько минут смотрю на чай, потерянная в мыслях, которые не имеют никакого смысла, подавленная нарастающим чувством страха.

Кажется, я права.

Кажется, они выбрали меня, потому что я была сломлена и одинока, и они хотели посмотреть, разрушусь ли я окончательно или меня можно будет спасти.

Сколько раз Кинкейд говорил, что хочет меня спасти?

Что он должен защищать меня?

Это было не для того, чтобы защитить меня от самой себя, не совсем так. Это было еще и для того, чтобы защитить меня от них. Должно быть, для них стало счастливой случайностью то, что я потеряла стипендию — никто бы вообще не заметил, если бы я никогда не вернулась домой.

Что-то застревает в моих мыслях, колючее беспокойство, но когда я пытаюсь сосредоточиться на этом, оно ускользает. Кажется, если я слишком сильно пытаюсь о чем-то думать, все просто распадается.

Я медленно одеваюсь, глубоко дыша, чтобы сдержать нарастающий ужас. Лодка продолжает раскачиваться, волны теперь бьются чуть сильнее, а на палубе веревки начинают биться о мачту.

Шторм приближается.

После того как оделась, я выхожу из каюты, замирая в дверном проеме при виде Кинкейда, сидящего за штурманским столом и смотрящего на что-то в своей руке, что он быстро убирает. Он откашливается и выпрямляется.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он.

— А ты как думаешь? Так, будто меня накачали наркотиками. Так, будто я схожу с ума от кучи лжи, которую мне все продолжают нести. Так, будто если я пробуду здесь еще минуту, в следующий раз на том дереве буду я, и в меня будут стрелять, и тащить черт знает куда. — Мое сердце начинает учащенно биться от гнева, от чего меня начинает трясти, и мне приходится опереться о дверной косяк.

Кинкейд за несколько секунд пересекает лодку, поддерживая меня.

— Не говори глупостей, Сид. Не теряй здравый смысл, это просто действие препарата. Смотри, приближается шторм. Тебе сегодня некуда идти. Ты можешь просто остаться здесь и расслабиться. Ты в безопасности. Я серьезно, — он делает паузу. — Это у меня есть ружье, и осталось много патронов, — шутит он.

Я осторожно киваю.

— Знаю. Но я хочу, чтобы Эверли знала о моих намерениях. Я хочу, чтобы она сама сказала, что мне можно уехать. Мне нужно услышать это от нее.