Книга Дело смерти, страница 87 – Карина Халле

Однако через некоторое время мне становится скучно. Лаборатория начинает казаться душной и вызывает клаустрофобию. К тому же, я буквально вижу, как в воздухе плавают споры — наверное, от тех самых земляных звезд, что выстреливают ими, — и мне как-то не очень хочется этим дышать. Я вроде бы знаю, что споры не опасны, но… не знаю. Все-таки это лаборатория. Лучше не рисковать.

— Мне нужно подышать свежим воздухом, — говорю я Нику. — Выйду на улицу.

— Ты в порядке? — спрашивает он. — Запах тут так себе, да?

Я лишь натянуто улыбаюсь и направляюсь к двери, открываю ее и выхожу на свежий воздух. Свет поначалу режет глаза. После кромешной темноты даже этот серый день кажется ослепительным.

Делаю несколько глубоких вдохов, но мне все равно не стоится на месте. Решаю дойти до сарая. Я постоянно слышу коз и каждое утро — петухов, но внутрь еще ни разу не заходила, только мимо проходила.

С одной стороны от него есть огороженный загон, где пасутся козы, а с другой — курятник. Я прислоняюсь к забору и решаю немного понаблюдать за козами. Они одни из моих любимых животных, и, несмотря на их жутковатые глаза, они такие милые и забавные.

Но в тот момент, когда я прислоняюсь к забору, все козы поднимают головы и смотрят на меня. Они блеют, кричат и начинают убегать в противоположную сторону, к дальнему углу загона.

— Какого черта? — бормочу я вслух. С каких это пор козы меня ненавидят? Большинство животных меня обожают. Может, им тут просто не хватает общения?

«На них ставят эксперименты», — напоминаю я себе. — «Помнишь, что Эверли говорила о тестировании? Возможно, они здесь не для козьего молока».

Меня бросает в дрожь. Я всегда ненавидела опыты на животных, хотя и знаю, что в некоторых аспектах для медицинской науки это необходимо. Тем не менее, это худшая сторона любой области нейробиологии. Я знаю, что эксперименты на крысах помогают нам разрабатывать лекарства для лечения таких болезней, как Альцгеймер, или, черт возьми, даже Аддерал изначально апробировали на них. Но это не значит, что мне это должно нравиться.

Решаю вместо этого пойти к курятнику, чувствуя укол отвержения со стороны коз. Куры, по крайней мере, подбегают ко мне, кудахтая.

— Жаль, что у меня нет для вас еды, — говорю я им.

Они дружно склоняют головы набок, требуя угощения.

Внезапно воздух разрывает оглушительный звук, от которого по спине бегут мурашки, словно кто-то провел ногтем по стеклу. Все куры разом поднимают тревожный гул.

Это было похоже на козленка, но в то же время… и не совсем.

Ветер снова играет моими волосами, на этот раз неся с собой ледяной холод, и я смотрю на вход в сарай, откуда донесся звук. Там темно. Гораздо темнее, чем несколько минут назад. Я едва различаю, что внутри — несколько тюков сена, стойла.

Пронзительный крик раздается снова.

Я вздрагиваю.

Теперь он громче.

Звучит так, будто кому-то больно, и, как бы мне ни было страшно, я не могу это проигнорировать. Даже когда я вхожу в сарай, и темнота смыкается вокруг меня. Она почти осязаема, как влажный воздух, словно тяжелое одеяло, которое давит на плечи.

Петля.

«Позови Ника, — шепчет внутренний голос. — Вернись и позови Ника».

Но, как и все те разы прежде, мое тело движется без моего приказа. Я чувствую полную потерю контроля, просто шагаю — одна нога перед другой — навстречу этому ужасному, страшному звуку.