Книга Такие лжецы, как мы, страница 97 – Джей Ти Джессинжер

Но в основном я.

Ему нужно контролировать меня, особенно в постели. Он должен быть инициатором и исполнителем, тем, кто решает, что произойдет, когда, где и сколько времени это займет.

К сожалению, для меня эта идея привлекательна.

Я говорю: — Если соглашусь, я хочу, чтобы у нас было взаимопонимание.

Каллум переминается с ноги на ногу, но молчит. Выпуклость под молнией быстро увеличивается.

— Если я говорю «стоп», я ожидаю, что ты немедленно остановишься.

— Согласен. — Он снова облизывает губы.

— И я хочу, чтобы ты спросил, прежде чем делать что-то странное.

— Определи странность, — требует он.

— Как... я не знаю. Меня еще никто не связывал. Я не хочу быть беспомощной, чтобы ты вдруг ввел в мою попку десятидюймовый фаллоимитатор и включил вибрацию на максимум.

Его дыхание становится неровным. Думаю, он только что мысленно представил себе, как делает именно то, чего я, по моим словам, боялась.

Я предупреждаю: — Каллум.

— Согласен. Мне жаль. Когда ты так говоришь... — Он закрывает глаза и медленно вдыхает. Выдохнув, он открывает глаза и говорит: — Я буду спрашивать у тебя разрешения на каждом шагу.

Его взгляд опускается на мою грудь, затем медленно движется вниз по телу. Он прикусывает нижнюю губу. Дыхание вырывается из него с дрожью.

В этот момент я понимаю, что все в моих руках.

Я полностью обнажена, лежу на спине в постели и удерживаю его на месте только своими словами. Он может легко одолеть меня — он слишком силен, чтобы победить в физической схватке, — но он ничего не сделает без моего прямого согласия.

То есть я думаю, что нет. Но мы же говорим о Ти-Рексе.

Может, мне стоит проверить свою теорию?

Опираясь на локти, я подтягиваю колени и сжимаю бедра вместе. Каллум стоит совершенно неподвижно, за исключением указательного пальца правой руки, который подергивается.

Я шепчу: — Я не даю тебе разрешения прикасаться ко мне.

Затем я раздвигаю бедра.

Он издает слабый звук, но это все. Он не двигает ни единым мускулом.

Он смотрит на мое тело так, словно это самый вкусный банкет в мире.

При виде этого образа по моим венам пробегает волнующая тьма. Каллум заставляет меня чувствовать себя смелой и раскованной, сексуальной и женственной, и, честно говоря, могущественной, как черт.

— Снимай джинсы. Но пока не трогай меня.

Он срывает с себя джинсы, отбрасывает их в сторону, а затем стоит передо мной обнаженный, с торчащей эрекцией и дыханием, настолько неровным, что оно граничит с одышкой.

Когда я говорю: — Хороший мальчик, — его глаза закрываются.

Голос такой слабый, что его почти не слышно, он говорит: — Жена. Пожалуйста.

— Ты хочешь меня?

— Ты знаешь, что хочу.

— А если я позволю тебе взять меня, ты пообещаешь заботиться обо мне?

Он открывает глаза и буравит меня взглядом, полным такого яростного желания, что у меня перехватывает дыхание.

Каллум рычит: — Я обещаю заботиться о тебе во всех отношениях до конца наших дней. А теперь дай мне, блядь, разрешение прикоснуться к тебе, пока я не умер от нужды, ты, упрямая, блядь, женщина.

— Ты единственный мужчина, которого я когда-либо встречала, который может быть таким милым и таким раздражающим, используя так мало слов. Разрешаю.

Он хватает меня за бедра, подтаскивает к краю матраса, приподнимает, берет мою голову в свои руки и крепко целует.