Книга Фрейлина, страница 118 – Тамара Шатохина

В том числе он был благодарен за то, как отец решил вопрос его будущей карьеры. И это было море, парусный флот. Теперь казалось — они всегда были овеяны для него романтикой невероятных приключений и открытия новых земель, легендами об отчаянных абордажах, величественностью и грациозностью самих парусников.

В первый же настоящий выход в море восьмилетнему мальчику выпало счастье наблюдать шторм. Наставник не спрятал его в каюте, но вывел на палубу, укутав в плащ и комментируя действия экипажа:

— В минуты шквала… для приготовления к штормированию, есть необходимость в укреплении частей снаряжения, проверке крепления тросов, закрытии опасных для затопления частей корабля. А также окончательной уборке уже зарифленных марселей. Чем ныне и заняты матросы. Порой, Ваше высочество, и у нижних чинов есть чему поучиться, а именно — мужеству и прилежанию в трудностях.

Часто вытирая ладошкой дождевую воду, заливающую лицо даже под накидкой, мальчик во все глаза смотрел на людей в темной одежде, споро взбирающихся по вантам к основаниям парусов. Потом эти паруса будто сами собой стали уменьшаться своей площадью… а человеческие фигурки за дождевыми струями и на фоне темного неба стали уже почти не видны.

Всю опасность выполняемого ими действия Константин осознал, осваивая управление парусной оснасткой с азов, а потом и настояв на том, чтобы ввиду шторма самому зарифить бром-брамсель.

Смотреть со стороны и делать самому — вещи разные. Плохая видимость из-за дождя, сильная качка в самой высокой точке мачты и зыбкая опора под ногами — канат, балансируя на котором, следовало скручивать парус — работа в этих условиях стала настоящим испытанием для его личности, в итоге давшем право считать себя настоящим мужчиной.

Такие минуты, как правило, врезаются в память на всю жизнь — даже если только частично брать рифы, собирая парус не полностью…

Зыбкая сетка вант кажется устойчивей земной тверди, когда ступаешь с нее на канат на высоте сорока метров над палубой. Страховочный линек — сущей ерундовиной, дающей лишь секунды, чтобы сориентироваться — за что ухватиться, если и обязательный для обуви моряков каблук не задерживал ногу, и она срывалась с ненадежной опоры.

Падая в штормующее море или на палубу, люди гибли. Регулярно.

С того самого — первого шторма, в сознании мальчика матросы получили равенство с офицерским сословием. И по своей значимости для службы, и по человеческим качествам. Условное, но… теперь оно для него существовало, определив в будущем отношение к нижним чинам.

Этой ночью «Паллада» становилась на рейд у Гельсингфорса. Приказом по флоту (и Константин догадывался по чьему велению он издан) фрегат был командирован в самый дальний российский порт на Балтике, который когда-то будет зваться Хельсинки.

Догадывался потому, что разговор с отцом накануне выхода в море был еще совсем свеж в его памяти.

— Кости́… сын! Ты наблюдаешь нашу семью и должен видеть, насколько я счастлив с твоей матерью. А ведь когда-то был юн, как и ты. И только удачный случай подсказал мне насколько счастливым можно быть подле близкого человека… В четырнадцатом году мы вошли в Париж и этот случай — знакомство с герцогом Орлеанским и его семьей.

— Удачный? — удивился Константин, — но вы недружны с ним.