Книга Последний шанс Гесса 2, страница 140 – Нани Кроноцкая

И на этой картинке, холодной и четкой, как голограмма, сидел… Император.

Тот самый. Профиль которого был отчеканен на империалах. Те самые властные синие глаза, что сейчас проникали в нашу клетку – нет, словно сквозь нее, сквозь наши закрытые веки, прямо в мое сознание, обнаженное перед ним с постыдной откровенностью. Те же высокие скулы и резкий, неумолимый подбородок. Темные волосы с сединой на висках, аккуратно зачесанные назад с безупречной, почти механической точностью.

Я вздрогнула, и это ощущение страха и узнавания было настолько мощным, что чуть не разрушило хрупкий ментальный контакт. Он нас видел. А я… я наблюдала за ним через призму чужого восприятия, через холодную, безошибочную программу распознавания, встроенную в сознание моего возлюбленного. Это было в тысячу раз страшнее.

– Наконец-то, – прозвучал его голос.

Нет. Он был не тем глубоким, бархатным тембром, что с детства лился с экранов, согревая душу, как отеческое объятие. Этот голос был высоким, сухим и холодным, словно скрежет металла по стеклу. В нем не было ни капли тепла, лишь ледяная брезгливость, будто он смотрел не на людей, а на отвратительных насекомых, расползшихся по его стерильному полу.

– Двое последних гостей на моем скромном приеме. Я начинал волноваться.

Голос… Это не его голос, – мысленно закричала я, цепляясь за это, как утопающий за обломок доски. Голос Императора воплощал гармонию, непоколебимую силу и всеобъемлющую заботу. Даже когда он оглашал начало карательной операции на задворках далёкой галактики, в его словах чувствовалась отеческая печаль. Этот же голос звучал так, будто его обладатель считал всю Вселенную своим личным мусорным контейнером.

«Гесс, ты слышишь? – я снова стучала в закрытую дверь. – Это не он. Отец Империи не может смотреть на своих детей с таким… отвращением. Этот человек нас презирает. С самого первого слова».

Молчание. Абсолютная ментальная тишина в ответ. Но я знала – Гесс, педантичный и внимательный ко всему, что касается угрозы, не мог не отметить этого фундаментального несоответствия.

Наш тюремщик тяжело поднялся с кресла и сделал несколько шагов к прозрачному барьеру, его движения были резковаты, лишены имперской, отточенной годами сдержанности.

– Так долго я собирал эту коллекцию, – продолжил он, широким жестом обводя пространство кабинета. – Уникальные экземпляры. Силы. Способности. Но вы… вы двое – это венец. Последний штрих к моему шедевру!

«Он слишком суетлив, Гесс! – настаивала я, пытаясь уловить черты, которые он придавал образу. – Посмотри, как он жестикулирует. Наш император никогда не делает ничего подобного».

Снова воцарилась тишина, но теперь я ощутила нечто иное – едва заметное изменение в ментальной атмосфере. Сомнение? Анализ?

– Ваш телепатический диалог восхитителен, – вдруг сказал Он, и его голос потерял сладость, став тонким и острым, как лезвие. – Настоящая симфония. Я почти слышу её.

«Видишь? – мысленно воскликнула я. – Он не чувствует содержимого! Он видит сам факт связи, как всплеск на датчиках. Настоящий Император, если верить легендам, мог бы раздавить наш разум одним усилием воли. А этот лишь наблюдает за помехами на экране. Фальшивка».

И вдруг я уловила это – медленный, тяжелый ход внимания Гесса. Его разум, прежде сосредоточенный на обороне и сдерживании, теперь переключился на анализ с новой, пугающей силой. Я почти физически ощутила, как его сознание, словно мощный вычислительный комплекс, начало перебирать возможные сценарии, создавать и отвергать гипотезы, выискивать уязвимые места в этой блестящей бутафории.