Книга Кровь в наших жилах, страница 217 – Татьяна Лаас

Илья поморщился:

— Чуть больше двадцати. Я приблизительно черепа пересчитал.

— Силен был князь и слишком горд, чтобы пойти на поклон к опричникам. Мог бы и помощи попросить, — добавил Алексей.

Саша напомнил очевидное, садясь на краю земли и тоже кинжалом рисуя руны:

— Он нечисть люто ненавидел. Как раз из-за этого… И я его лично понимаю — такое творить нельзя.

Его дико тянуло шагнуть за вешки. Шагнуть и найти Лизу или хотя бы то, что от неё осталось. Никто не должен гнить вот так, десятилетиями глядя пустыми глазницами в небеса на неосвященной земле. Лиза такого тем более не заслужила.

На плечо тяжело легла Алешкина рука:

— Мы справимся, брат. Нам еще Петьку и страну поднимать. Давайте-ка зачищать тут все. И кто последний — тот пойдет на второй заход.

— Второй? — не понял его Иван, заканчивая полукруг из рун.

Дашков передернул плечами, захлопнул блокнот и принялся свое что-то выводить на земле — ближе к здоровым соснам. Наверное, второй защитный круг.

— Где-то в бывших родовых землях Дашковых должна быть чуть меньшая погань — там не было князя Волкова, но и крови там в разы пролили меньше. Надеюсь.

— Короче, все поняли: кто чуть задержится — будет искать место ритуала с Кириллом.

Дашков даже скосил глаза на Алексея — по имени, как своего, его тут впервые назвали. Саша грустно улыбнулся — Алексей с трудом прощал, но Дашкова все же смог понять. Или признал, что, как все, кого задели ритуалы с соколами, тот тоже с искореженной душой бродит. Как старший Голицын, как старший Юсупов, как император Павел, как Волков и его супруга.

Дашков нахмурился и внезапно сказал, завершая свои руны:

— Михаил… — он тоже его впервые назвал по имени, без отчества. — Отец тебя очень любил — твою душу запачкать он не дал. Силен был князь.

— На Анастасию его уже не хватило.

Дашков пожал плечами, направляясь в дальний угол речной заводи — как раз напротив Саши. Земля противно хрустела все время, что он шел. Илья не сдержался и скривился от звуков.

— Иногда люди творят зло не потому, что запачканы такой вот поганью, а просто так воспитаны. Не везде надо искать инфернальные миазмы.

Саша вмешался — он не хотел, чтобы Лизина душа страдала хоть на миг больше, чем нужно:

— Вот с миазмами давайте поканчивать. Хватит мир калечить. Хватит уже случайных жертв.

Саша первым показал пример — зажег на своих ладонях огонь. Тот разгораться не хотел. Он срывался с пальцев и… все. Он тлел и гас даже на хрупких, высохших сосновых иголках. Он загорался на рунах и тут же гас, несмотря на их подпитку эфиром. Он летел куда угодно, кроме заводи. Огнь был против. Ему явно не нравилось, что кто-то вмешивается в его игру. Только маги были упорны. Распределившись по всей границе искалеченного мира, они жгли и жгли, до изнеможения, до мушек перед глазами, до закипающих эфирных каналов. И Огнь сдался.

Где-то в небесах заухала, ожила сова. Чуть чирикнула дальше сумасшедшая неспящая птица. Где-то тяфкнула лиса. Заплескалась рыба в реке. И огонь прорвался за вешки, полыхнувшие белым пламенем, словно помогая.

Махом сгорали сухие травы. Рогоз горел, дымя и воняя мертвечиной. Деревья распрямлялись в пламени и с треском сгорали почти дотла. Только корни, торчащие из земли, и оставались. Трещал лед Нави. Гудело и сыто пело пламя. Хрупкие жучьи панцири взрывались и взлетали вверх, послушные проснувшемуся не вовремя ветру. Кости со стоном боли исчезали в огне. Ему приходилось возвращаться и возвращаться обратно, чтобы доглодать кости до конца, до пепла, до пустоты.