Книга Кровь в наших жилах, страница 98 – Татьяна Лаас

Она уже сдала Волкова, сохранив тайну Миши — о нем не расспрашивали. Она сдала княгиню, княжну, цесаревича, Вырезову и Лицына. Она сдала Соколова и Опричнину, но еще смогла отстоять Сашу, не клевеща на него. Впрочем, последний её тюремщиков не интересовал, как и Калина. Значит ли это, что они в безопасности? Или их уже тоже поймали?

Она просто хотела жить, как все. Ходить на службу, помогать с расследованиями, гулять, любить, а не ломать голову какой род и за что её предал. Хотелось разбираться с тайной полозовых невест, с чешуйками, даже с «Змеевым долом», с тем же Шульцом, который то ли хозяин «Магического зверинца Шульца», то ли «Магического зверинца господина Шульца». Откуда на фургоне взялся «господин» в названии или куда он делся на бляхе линорма? А вместо этого она то надеется, что Саша и Опричнина её найдут, то молится, чтобы этого никогда не произошло — она уже столько наговорила для их уничтожения.

На четвертый допрос все же пришел он. Император. Ни капли на себя непохожий, одетый в какой же, как на тюремщиках, безликий черный мундир, хотя зачем Федору Васильевичу скрываться? Пусть его портреты теперь конкурируют в присутственных местах с портретами премьер-министра, но все равно же лицо узнаваемое. Или он так боится Опричнины?

Император выглядел плохо — гораздо старше своего возраста, а ему было всего тридцать девять, усталый, бледный, со следами недавнего нападения — еще не до конца оправился. Он сел за стол, откинулся на спинку стула, обнаружил, что она весьма неудобная, выпрямился и облокотился на стол, рассматривая Лизу. Она замерла, как кролик перед удавом, изображая покорность. От слабых не ждут подвохов, а ей как-то выжить еще надо. Сокол на груди молчал все это время — его тоже надежно блокировал антимагический браслет. Огню тут силы черпать не откуда.

Начал Федор Васильевич странно:

— Не жалеете, что спасли? — спросил он вместо приветствия.

— Нет, — прошептала Лиза, сжавшись в комок на стуле.

— Если бы не ваша кровь…

Он замолчал, словно ждал ответа, но что ему отвечать? Она не убийца, чтобы обрекать на смерть. Это Саша понимал — император не поймет, иначе не спросил бы.

Он скомандовал, недовольный ею:

— Выпрямитесь, ведь вы когда-то родились в великом роду!

Она старалась двигаться как можно меньше, но выпрямляться пришлось — к ней сурово двинулся один из тюремщиков, сжимая кулаки.

— Вы не ответили.

— Вы не спросили, — напомнила она.

Он отрешенно повторил, без интереса рассматривая её:

— Если бы не ваша кровь, вы бы уже были на престоле, а не сидели бы тут передо мной.

Она, забывшись пожала плечами, и тут же пожалела:

— Вы все равно не поверите.

— И все же?

— Я никогда не стремилась к престолу.

— Вы правы. Не верю. Все, что вы делали, расходится с вашими словами. Так почему спасли?

— Предпочитаю делать добро и отпускать.

— Зря. Не оценят и не поймут. Забудут, и все.

— Как вы, например?

— Я не делаю добро, я служу отчизне. Это иное. Нельзя быть добрым, служа стране. Людишки бывают разные, вам ли не знать. Всеобщего добра не бывает.

Она не могла не возразить:

— Бывает. Только вы этого не поймете, потому что не голодали и не замерзали никогда. Достаточно уважения и честной оплаты за труд. Не шельмовать, выбивая последнюю копейку… Впрочем, зачем это вам.