Онлайн книга «Предзимье. Осень+зима»
|
— Ничего не надо, — заставила себя сказать Тая. Она села в кресло, напротив деда. Тут, в доме, ничего не поменялось за десять лет. Все так и пахло сдобой, книжной пылью и немного лавандой. Мама любила этот аромат. Мебель, книги, даже обои на стенах были все те же. Время остановилось, вместо дома задев деда. — Таинька, как же я рад, что ты все же прислушалась к моей просьбе и приехала. Тая терпеть не могла, когда её называли «Таинькой» — ей казалось, что ещё чуть-чуть и она растает, как снег по весне. Только высказывать это деду ей и в голову не приходило. — Дедушка… — больше ничего она выдавить из себя не могла. Он махнул рукой, сухой, как птичья лапка. Его кожа стала по-старчески пегой, вся в родинках, как перепелиное яйцо. — Пустое. Таинька, я все понимаю — тебе тесно было в Змеегорске. Тебя манили чужие просторы и города. В этом нет ничего плохого, это обычное вольнодумство молодости. С таким смиряются, потому что дети рано или поздно вырастают. Жаль, что судьбу тебя поломала война, но все еще выправится, я верю. Она не считала, что война сломала её. Уйдя со своего третьего курса в мединституте на фронт, как и другие её однокурсницы, она выжила и стала сильнее. Сломали её тут и задолго до войны, если уж говорить честно. Только пугать дедушку такими откровениями она не будет. Тринадцать лет, в конце-то концов прошло с тех пор. Чертова дюжина. Все давно забыто. — И не надо на меня так обиженно смотреть, Таинька. Я же все понимаю, все твои мыслишки. — Дедушка… — Она словно снова оказалась в детстве, когда с её мнением не считаются. Дед старше — только это и имеет значение. В доме, действительно, ничего не поменялось. Так не было у Таи права голоса, так оно и не появилось. — Простите… Дед всегда требовал, чтобы она обращалась к нему на вы. — Все потом, Таинька, — дед снова махнул рукой и прикрыл глаза. В гостиную вошла Глаша с тяжелым подносом в руках. Она споро расставила на столе между креслами чашки с чаем, тарелки с выпечкой, сыром, нарезанными тонкими ломтиками ветчиной и помидорами. Только когда Глаша ушла к себе, дед сам начал: — Я вызвал тебя, чтобы сообщить не очень хорошую новость. Глаша не знает еще — ты её не пугай, хорошо? У меня четвертая стадия рака. И не смотри так, это не лечится — я все перепробовал уже. Осталось совсем чуть-чуть. Он принялся насыпать в свой чай сахар и медленно размешивать его, чтобы ложка не дай бог не стукнула о чашку. Пальцы его при этом чуть подрагивали. Тая, и так потерявшая аппетит из-за поездки, совсем растерялась, чуть не расплескав чай, который только и взяла со стола. — Дедушка… Тот наигранно улыбнулся, стараясь её утешить — он всегда был сильным, он даже на могиле её родителей не проронил ни слезинки, потому что ему надо было держаться из-за Таи: — Ну что ты. Мне восемьдесят пять, я хорошо пожил — чего обо мне плакать? Я воспитал сына, я воспитал тебя. Жаль, правнуков не увижу… Тая отставила на стол чашку — ничего не хотелось. Только оказаться в тишине и одиночестве, быть может. — Дедушка, вы же знаете, что это невозможно. — Удар, привычный и заслуженный, все равно больно ударил в Таино сердце. Может, потому что нанесен родной рукой, той, что в курсе всего случившегося? — Таинька, всегда надо верить в чудо, — крайне нравоучительно сказал дед. Вот любит он говорить ненужные сентенции. Так и не отучился от покровительственных ноток в голосе. — Чудеса случаются. Может, и в твоей судьбе произойдет чудо. |