Онлайн книга «Предзимье. Осень+зима»
|
На Таю навалилась тишина. Хоть скрипела машина, кто-то что-то где-то орал, хрустело стекло, которое с силой выдирали, чтобы добраться до пассажиров… Глаза закрылись. Веретено упало, с хрустом проламывая лобовое стекло. Трава тут же рванула в салон, плотным жгутом обвивая Таино запястье. Машина в очередной раз застонала и еще глубже ушла под землю. Тая жалела об одном — не слышно Дашино дыхание. Хотелось верить, что ей хватит этого нелепого куска нити, чтобы продержаться… * * * …Темно. Хорошо. Не больно. Тепло. Что еще надо для счастья? Пожалуй, чтобы заткнулся Зимовский. Из него певец… Все послесмертие портит! — …Крутится веретено Пусть за окошком темно. Сердце мое мертво — Нити моей все равно… Точно, змей — со слухом очевидные проблемы, зато самомнение зашкаливает. Тихим ручейком исподволь прорывается боль и затапливает Таю с головы до ног. Кажется, болит все. Дергает левую руку, огненным обручем сдавило голову, грудь горит, возвращаться совсем не хочется. Гореть от боли не хочется. Где носит медиков?! Почему даже после смерти больно… — Не… хо… чу… — Тая выдавливает из себя последние капли воздуха. Она не хочет боли, но сил закончить фразу не хватает. Лежать становится неудобно. Под плечами, которые дико болят, что-то жесткое, бугристое, как валики, хорошо еще, что теплое. Но лежать неудобно. Во рту сухо. Хочется пить. Зимовский продолжает терзать Таин слух. У него ни голоса, ни музыкального слуха! — Кто-то прядет лен И хочет быть отомщен. Кто-то прядет шерсть, Чтоб получить лесть. Жизнь свою я пряду — Судьбу для тебя украду. Что-то напоминает, что надо дышать. Надо сделать вдох. Не хочется — боль накатит с новой силой, а она еще с этой не смирилась. Грудь разрывает от боли, и Тая орет, как младенец в первый свой миг жизни. Жить больно. До чего же больно жить… Дайте уже кислородную подушку… Почему из всех реаниматологов она заинтересовала только Зимовского. В груди печёт. Горячая, как солнце, нить клубочком свивается в сердце. Очередной узелок пытается протиснуться в грудь и Таин крик все нарастает и нарастает до хрипа. До внезапной тишины. Хорошо, что поле рядом, и его силы устремляются в Таю, спасая её. А еще Тае придает сил гнев: Зимовский сошел с ума. Он пихает в неё украденные жизни магмодов! Да если бы она хотела прожить ворованную жизнь, она бы еще в цехе вырвала из Зимовского нити! И она не давала разрешения! Факт, не давала… — Зи… мо… В груди снова алым полыхает боль — очередной узелок! И выговорить фамилию гада не получается. Тая стонет монотонно и глухо. Стыдно. До чего же стыдно. Тая заставляет себя успокоиться и дышит, дышит, дышит, как учила дышать на родах медсестру Перову — та вздумала до последнего остаться при госпитале, и Тая вляпалась в акушерство против своей воли. Тогда с ней были учебник по акушерству, открытый на главе «Второй период родов», Перова и бледный фельдшер — он, как и Тая, закончил только третий курс. По знаниям они были равны — полный ноль в акушерстве. Опора под Таей странно колышется, словно живая, но беспокоит её не это. Она не просила чужие жизни! Тая заставила себя открыть глаза и выдавила, пока очередной узелок не ворвался в неё с дикой болью: — Иль… я… Я не давала… Согласия… Она сипела, задыхалась, кашляла, причем все сразу. Тая с трудом поняла, что все еще лежит на поле. До больницы… Чума! До морга её не довезли. Над ней дышало холодом темное, затянутое облаками небо. Из света… Из света только Зимовский. Где-то далеко, откуда не дотянуться, бесновался, шумел лес — он был не в силах добраться до Таи. |