Книга Предзимье. Осень+зима, страница 169 – Татьяна Лаас

Она же помчалась прочь, обнаружив рябиновую стайку снегирей на ветках. Птицы нахохлились, не в силах лететь дальше. Тая и из них вытащила ледяные когти смерти. На коленях, в шкатулке, невесть как оказавшейся у Таи, рядом с золотым кусочком, засияла россыпь рубинов, а Тая летела дальше. Она откуп злой зиме. Значит, она в силах защитить всех, кто умирает от холода, забирая его и…

Шкатулка громким хлопком крышки напомнила о себе.

…и запирая в шкатулке. Её драгоценности — это спасенные жизни. И шкатулку с таким содержимым нельзя отдавать не то, что шантажистам, даже Нике нельзя отдавать такое.

Что-то скрипнуло рядом. Что-то мелькнуло ярким светом за закрытыми и смёрзшимися веками, и торжествующий голос Ильи сказал:

— Карина Валерьевна, на вашем месте я бы не пытался этого делать! Руки прочь от госпожи Подо́синовой!

— Она все равно труп! — заорал кто-то истерично. Звуки нарастали: шорохи, шумы борьбы, стоны, проклятья.

Тая заставляла себя вынырнуть из черного леса, полного смерти и умирающих огоньков, в реальность. В рот, через с болью просунутую между смерзшихся губ соломинку, потекло что-то ужасающе горячее.

— Вам что-то неясно? — кажется, это был голос уже не Ильи, а Владимира. — Вы задержаны за попытку убийства Таисии Саввовны Подосиновой.

Шкатулка в Таиных руках замигала, как мираж, и исчезла. Обман. Даже тут обман. Все драгоценности ей всего лишь примнились. Она все же бредила.

Нагой Илья, накинув на плечи шубу, которую ему бросил незнакомый Тае мужчина, подхватил её на руки и почти бегом понесся прочь:

— Тая, держись, скоро будет тепло.

Он буквально обжигал Таю своим теплом. Хотелось орать от боли, только нельзя. Рот смерзся, да и Илье и так дурно, зачем его пугать еще больше. Это не Гордей, который привык с Таей ко всему.

— Ну и забилась же ты глубоко в лес, осень моя…

Она еле смогла разлепить губы, чувствуя соленый жар на языке:

— Гордей…

Илья на миг закатил глаза и поправил её:

— Илья.

Тая закрыла глаза, сберегая силы:

— Гордей… Был… прав… Хорошо, что я… не пошла в лес… одна…

— А, это да. Против этого сложно спорить. Было бы у меня право настаивать — ты бы вообще в этот лес не пошла.

— Хочу осень… Хочу тепло. И золото листьев. И бабье лето. И дождик…

— Так это только от тебя зависит. Ты осень. Ты и зима. Ты мое предзимье, Тая. Как хочешь, так и будет.

— А шкатулка — обман.

— Ну и хрен с ней, Тая! Вот было бы еще нужно за бриллианты жизнь свою отдавать…

— Обидно, — призналась Тая, теряя сознание. Все же Илья обжигающе горячий.

Голова болела. Остального тела пока еще не было. Что-то теплое текло по виску и пыталось затечь в ухо.

Перед глазами все расплывалось. Яркий свет вокруг, мешающий что-то разглядеть, блуждающие пятна синего и красного — судя по всему, водитель не стал отключать «люстру» на санмобиле, черное небо где-то высоко, суетящиеся люди вокруг… Таю на носилках обложили теплыми грелками, укутали в термоодеяло, в вену воткнули капельницу с чем-то обжигающе горячим. Она же так сгорит… Или растает. Впрочем, нет. Теперь она точно не растает. У неё впереди длинная и счастливая жизнь.

— Никакой косы! — Чьи-то пальцы споро расплетали её волосы. Кажется, это Илья, во всяком случае голос точно его. Повернуть голову вбок, чтобы увидеть его, она не могла. — Точно, через мой труп!