Книга Журавли летят на запад, страница 107 – Анна Рябинина

– Почему?

– Я хочу навестить господина Эра и спросить у него, почему он так сильно хотел уехать из Китая.

Чжоу Хань пожимает плечами.

– Ладно.

Уезжают они еще через два дня: Моргана долго обнимает его на перроне и целует на прощание в щеку.

– Я буду скучать. Очень, – тихо говорит она.

– Может быть, мы вернемся.

– Тогда буду ждать, – Моргана ему улыбается. Иногда Сунь Ань думает о том, что произошло бы, если бы они решили остаться вместе: как быстро они бы поссорились? Они оба знали, что из их влюбленности не выйдет ничего путного, но им нравилось это острое ощущение эйфории, которое возникало, когда они были вместе. Вероятно, Моргане даже не нужен был возлюбленный – она просто хотела почувствовать этот огонь. А теперь им обоим нужна тишина.

Когда поезд трогается, Чжоу Хань спрашивает его:

– Вы что, правда насовсем решили расстаться?

– Да мы и не были никогда парой, – пожимает плечами Сунь Ань. – Просто нам нравилось быть вместе.

Чжоу Хань хмыкает, но больше ничего не говорит, только сжимает его руку.

В Париже Сунь Ань включается в работу только активнее: оббегает всех работников и работниц типографии, собирает отчеты за последние месяцы, отправляет в печать в два раза больше выпусков, чем обычно. Чжоу Хань все жалуется, что того невозможно выловить, но не просит остановиться: они оба прекрасно знают, что Сунь Ань просто пытается заглушить переживания от поездки – и кучей дел, и тем, что возвращается за полночь, сразу засыпает, просыпается раньше всех и снова начинает работать, раскидывает по квартире вещи, создавая видимость сборов и тихо-тихо плачет, уткнувшись носом в плечо Чжоу Ханя в дни, когда тот заходит к нему в типографию.

– Ты же знаешь, что не сможешь прыгнуть выше головы, – шепчет Чжоу Хань.

– Я могу попробовать, – откликается Сунь Ань.

В один из дней Сунь Ань все же забегает к господину Эру. Не домой – тот сам не очень любит там появляться, торчит в своем университете до победного, поэтому приходится дождаться, пока его перестанут осаждать студенты, и протиснуться в аудиторию.

В детстве Сунь Ань обожал господина Эра – тот казался ему мудрым, взрослым, точно знающим все на свете. Он любил его, доверял ему и хотел как можно чаще быть рядом. Когда Сунь Аню исполнилось семнадцать, он как-то неуловимо и отчаянно понял одну вещь: на самом деле все это время господин Эр притворялся. Он ничего не знал и тоже многого боялся. Он казался взрослым и понимающим, потому что они с Чжоу Ханем были маленькими и кто-то должен был их защитить.

Произошло это почти случайно: в тот день он сильно подрался с какими-то хулиганами, которые задирали Чжоу Ханя, сидел в их тогда еще общем доме на ступеньках и вытирал кровь с разбитых губ рукой. Господин Эр сел рядом и вздохнул, а потом спросил самую глупую на свете вещь:

– Неужели ты думаешь, что этим можно что-то решить?

Сунь Ань сразу же нахохлился.

– Нужно было позволить им обижать А-Ханя дальше?

– Чжоу Ханя, – он все пытался приучить их говорить собственные имена на французский манер.

– Неважно. Так что?

– Ты мог сказать кому-то и попросить помощи. Не нужно лезть в то, что ты не понимаешь.

– Что я не понимаю? Что они гады, которые могли сделать ему больно?

– Не надо так выражаться!

Сунь Ань вскочил с лестницы, кинулся к выходу, голова закружилась, и он непременно упал бы вниз, если бы из кухни на их крики не пришел сам Чжоу Хань и не поймал бы его. Сунь Ань стоял так еще несколько минут: в полной тишине, крепко держа Чжоу Ханя за плечи. Он чувствовал запах вишневого пирога, который доносился с кухни, видел хмурящегося господина Эра, голова все кружилась, и пол уходил из-под ног. Во всем мире была только одна опора – Чжоу Хань, который не отпускал его ни на минуту, и в тот момент Сунь Ань осознал это со всей ясностью.