Книга Журавли летят на запад, страница 110 – Анна Рябинина

Чжоу Хань пожимает плечами.

– Значит, сделаешь, что в этом такого?

– Как что? Неужели ты бы хотел, чтобы тебе стало плохо?

Чжоу Хань качает головой.

– Я уверен, что ты никогда не навредишь мне, но если это все же однажды произойдет, я все равно буду знать, что ты этого не хотел на самом деле.

* * *

– Он так и сказал, – тихо говорит Сунь Ань уже там, в поезде, когда время набегает и собирается у ног скомканной траурной тканью, и поднимает взгляд на Ван Сун. Та сидит напротив него и напоминает одну из греческих богинь – легенды о них Сунь Ань читал, пока Чжоу Хань готовился к своим вступительным экзаменам. Суровая, с идеально прямой спиной, зло сверкающими глазами. Волосы у нее чуть растрепались, а нос покраснел от холода, но Ван Сун едва ли это замечает.

– Ну и что? Чжоу Хань не был предсказателем, он мог думать что угодно.

– Но он верил мне, почему же ты не веришь?

Ван Сун пожимает плечами.

– Потому что ты мужчина. Потому что дурак. Потому что ничего не понимаешь о стране, в которую вернулся.

– А ты понимаешь лучше? – ощетинивается Сунь Ань.

– Ну разумеется. Ты такой же, как этот твой господин Эр – веришь в воздушные замки, которых на самом деле не существует.

– При чем тут господин Эр?

– Как много он тебе рассказал? О том, что с ним здесь произошло.

– Ну, просто то, что он тут с кем-то поссорился.

– Он тебе наврал. Прошло столько лет, а он до сих пор боится правды, – Ван Сун усмехается и откидывается на спинку сидения. – Он думал, что спасает вас, но в итоге сделал только хуже.

– Может быть, ему тоже было больно, – Сунь Ань рефлекторно начинает защищать господина Эра, а потом одергивает себя – почему он вообще должен? Сам он никогда господину Эру не нравился, наверное, тот обрадуется, узнав, что в итоге он правда все испортил. Да, так и скажет: «А я говорил».

– Ну конечно, – хмыкает Ван Сун. – Только ему и было. Главный страдающий.

– О чем ты?

– Знаешь, сколько девушек из-за него тут умерло? Из-за него одна вышла на поле и умерла от солнечного удара, еще одна стала женой не по собственной воле и пострадала от этого. И столько других случаев – одна девушка уже никогда не вернулась из леса, другую обвинили в убийстве мужа, а еще одна потеряла своего ребенка. Я была в тех местах, я знаю.

Что она может знать, что она видела? Таких событий просто не могло произойти в настоящем – они насквозь состояли из колдовства, а потому в настоящем такого просто и быть не могло.

– Это сказки, – так он ей и говорит.

– Какие сказки? – Ван Сун прищуривает глаза, и в них вспыхивает что-то горькое и отчаянное. Наверное, это свет ламп. – Это правда.

– Он рассказывал нам истории об этом: о девушке, в которую влюбился водяной дух и она сбежала в с ним в лес, о той, кто вышла замуж хули-цзина и убила его, узнав правду, и о той, кто отдал даосу своего ребенка, потому что тот обещал ей вырастить из него такого же даоса, но это же сказки, такого в жизни не может быть, – качает головой Сунь Ань.

Ван Сун приподнимает голову, и Сунь Ань понимает, что блеск в ее глазах, который он приписывал лампам, возник совсем не из-за них – он горячий, золотой, опасный и прямо сейчас стекает слезами по щекам.

– Какой же ты дурак, – шепчет она. – Сказки всегда были реальностью.

Кто-то в коридоре открывает створку окна, и ветер с неудержимым свистом врывается в вагон, пересчитывает все двери, карабкается в щели под ними, студеным стеклом рассыпается в легких. Ветер почти кричит, но Сунь Ань не может разобрать ни слова, только продолжает смотреть в глаза Ван Сун – яростные, отчаянные, те, в которых золото трещинами расползается по черному.