Книга Журавли летят на запад, страница 20 – Анна Рябинина

Один раз к ним заходил полицейский – хотел что-то узнать про соседей, но мама его так запугала, что тот заикаться начал. И на его месте мог быть любой.

Поэтому Жильбер и согласился стать священником – чтобы успокоить мать, которая с каждым днем злилась на слухи все сильнее, и не ругаться с сестрой, которая из последних сил пыталась удержать в руках то, что осталось от их семьи. Ему отчаянно не нравилось, как он и сказал потом Джинни: «У меня не получается». Возможно, чтобы быть священником, ему было нужно что-то еще – больше стойкости, больше уверенности в праведности дела церкви, больше надежды на то, что она может спасти. Только он сам видел разрушенные соборы, пережившие революцию, – разве тогда Бог хоть кого-то спас? Джинни на такие слова лишь вздыхала, но Жильбер ее не винил – у нее на плечах были долги, двоюродная сестра, которую следовало выдать замуж, собственные два сорвавшихся брака. Куда ей еще беспокоиться о непутевом брате, который не мог даже обжиться на месте, которое для него заботливо нашли?

А потом архидьякон предложил ему поехать в Китай. Сказал, что так Жильбер сможет проверить и укрепить свою веру, пообщаться со священниками, которые живут там давно, «поддержать страну в такой непростой период». Жильбер подозревал, что его просто пытаются сплавить, чтобы не мешался под ногами, и идеей все равно не воодушевился.

Он не хотел уезжать. Здесь у него были Джинни, мама, университетские друзья, которых он, конечно, не видел почти, но не терял надежды встретить позже, Джордж – тоже университетский, но больше просто друг, напарник по всем пьянкам и гулянкам до утра. По нему Жильбер скучал особенно сильно, наверное, оттого, что именно Джордж намеренно больше к нему не приходил. Позже Джинни сказала, что он поступил в университет и хочет избираться в парламент. Что ж, это неплохо, только вот глупое его сердце было не согласно – но кто его в последний раз о чем-то спрашивал?

А потому Жильберу все же предстояло отправиться в Китай.

– Это может быть интересно, – заметила Джинни, когда зашла его проведать.

– И что в этом интересного? – кисло отозвался Жильбер.

– Ну как же! Новая страна, новые люди, новая культура.

Жильбера вполне устраивала культура старая, но Джинни его и подсвечником по голове за такие слова огреть может – поэтому он благоразумно молчит.

– В семнадцатом веке такие, как я, миссионеры, там умирали^[9].

– Вот, видишь, ты уже пошел узнавать, чем нужно заниматься, это путь к успеху! А два года назад^[10]Франция добилась разрешения на миссионерство, так что тебе точно не возразят.

– Конечно, не возразят, мы друг друга не поймем, – хмыкает Жильбер.

Проблемы начинаются с языка – Джинни откапывает ему в Париже какую-то китаянку, ее знакомую из России, просит научить паре слов, но обучение идет туго. Слова вязнут на языке, слишком остром, шипящем, спотыкающемся посреди фразы. Китаянка только закатывает глаза, когда он с третьей попытки не может написать ее имя, но не уходит, хлопнув дверью, что можно расценить как то, что он не совсем безнадежен. Жильбер воспринимает это как хорошую новость и спустя месяц выдает Джинни вполне убедительный монолог в три предложения по бумажке на китайском о том, что надеется, что этот язык никогда в жизни ему не пригодится. Джинни бьет его по губам и просит говорить потише, лишь бы архидьякон их не услышал – может и разозлиться.