Книга Хозяйка королевской таверны, страница 20 – Любовь Оболенская

Женщина, отложив мясо, которое она резала на столе, бросила нож и метнулась к выходу. Правда, я заметила, как ее пальцы на мгновение задержались на рукояти ножа, а из глубины чепца в сторону Вилля сверкнул взгляд, наполненный такой ненавистью, что я невольно поежилась. Не исключаю, что однажды этот клинок, которым женщина быстро и ловко пластала оленину, так же легко перережет горло хозяина жилища, а в лесу у Агнес появится помощница по хозяйству…

Вилля же взгляд женщины ничуть не смутил. Усмехнувшись, он подошел к сундуку и принялся переодеваться. Достал оттуда кучу шмотья, выглядящего немного поприличнее надетой на него мешковины, которую скинул, ничуть меня не стесняясь. После чего натянул что-то похожее на кальсоны и, обмотав тряпками ноги, всунул их в некое подобие ботинок. Потом, ворча про то, что мыши погрызли единственный выходной костюм, надел на себя длинную рубаху, а поверх нее что-то вроде зеленой туники, расширяющейся книзу. Гардероб дополнился кожаным ремнем, который Вилль затянул на животе хитрым узлом.

– Ну что, красавец я теперь? – ощерился одноглазый.

– Конечно, – сказала я, с нетерпением ожидая, когда закончится это представление.

– То-то же, – сказал Вилль, доставая из сундука какое-то кожаное изделие, сплетенное из ремней. – Но красоту лучше скрывать до поры до времени, чтобы лондонские распутницы на нее не позарились – я ж как-никак женатый человек.

С этими словами он надел на свое лицо черную повязку, прикрывающую выбитый глаз, и плотно затянул завязки на затылке.

– Ах, да, чуть не забыл, – сказал Вилль.

Нырнув в сундук, он достал оттуда что-то и бросил мне.

– Лови.

Я поймала.

Брошенное оказалось деревяшкой с грубо вырезанными на ней символами и дыркой, сквозь которую был продет кожаный шнурок.

– Знаки шерифа Ноттингемского, свидетельствующие, что ты из керлов, – пояснил Вилль. – Предъявляй ее любому, кто спросит, вольная ты женщина или рабыня.

– Но… ведь такую бирку легко подделать, – сказала я, в недоумении вертя в руках прямоугольную деревяшку, мало похожую на надежный и достоверный документ.

– Легко, – кивнул Вилль. – Просто за подделку такой бирки на первый раз отрубают руку на городской площади, а на второй раз вешают. Потому желающих вырезать самостоятельно такую дощечку находится немного.

– А у тебя как она оказалась? – продолжала настаивать я – речь, как-никак, шла о моей безопасности, за которую я к тому же еще и заплатила.

– Тебе разве в лесу не сказали, что я местный рив? – удивился Вилль. – В деревне проживал один вольный, три дня как помер. А я пока не успел вернуть бирку лорду шерифу. Так что пользуйся. Если он про нее вспомнит, я найду что сказать. Все, поехали, а то Черный у меня с норовом, ждать под сбруей не любит.

Черный оказался конем, весьма замученным с виду. Худой, ребра торчат под натянувшейся шкурой, неухоженная, грязная грива прилипла к шее. Над крупом вьются мухи, а конь даже хвостом не махнет, чтобы их отогнать, – видимо, как человек, измученный жизнью, плюнул на нее и решил: будь что будет.

Когда я подошла, Черный посмотрел на меня большими печальными глазами, вздохнул, глянул мельком в руки – мол, ничего не принесла? Ну ладно, я особенно и не ждал…

Бернис, потупив голову, одной рукой держала коня под уздцы, в другой у нее был сверток. Вилль подошел, проверил сбрую, проворчал: