Книга Он, Она и Париж, страница 50 – Дмитрий Силлов

Стараясь, чтобы пальцы не тряслись, набираю Его телефон.

Первый гудок, второй, третий… Ну возьми же трубку, пожалуйста! Сейчас, именно сейчас мне так нужны твой уверенный голос, твои слова ободрения, твоё «не беспокойся, Зая, я всё решу»…

Четвертый гудок.

Пятый.

Шестой…

И вместо седьмого — приторно-сладкий женский голос: «Номер не отвечает. Попробуйте позвонить позднее».

Это всё. Край, за которым бездна. В горле жжение. Очень хочется плакать, но слезы куда-то делись, их больше нет. Есть лишь щемящая, болезненная пустота внутри, которая тупой болью давит на сердце. А может на душу, которую в последнее время окружающие методично используют вместо плевательницы.

И тут в эту пустоту, заполнившую меня полностью, вторгается голос. Тихий, ненавязчивый, но в то же время настойчивый.

Пусть говорит.

Мне уже всё равно…

— Конечно, вы вправе поступать так, как сочтете нужным. Но подумайте. Вы уже в Париже. Ваш номер в отеле проплачен еще на целых шесть дней, которые у вас теперь полностью свободны. Подумайте, вы можете провести их так, что они запомнятся на всю жизнь! Быть в Париже и не посмотреть Париж, не окунуться в него с головой, не прочувствовать его всем сердцем — это же настоящее преступление! Потом вы никогда себе этого не простите. Вы ведь впервые здесь, верно?

Говорить не хочется, но и молчать как-то невежливо — этот человек не сделал мне ничего плохого, наоборот, сидит здесь, тратит своё время, пытаясь загладить чужую вину. Поэтому киваю.

— Ну, вот видите! Потом дома у вас появятся дела, жизнь закружит, работа, муж, дом… Кто знает, выберетесь ли вы еще когда-то посетить этот город мечты. Может, вы позволите мне хоть немного исправить создавшуюся ситуацию и показать вам Париж?

Признаться, я удивлена таким поворотом. Поднимаю взгляд на Брюнета. Сидит, смотрит, в глазах вопрос. Надо отметить, глаза у него не только добрые, но и красивые. Наверно, нравится девчонкам. Типичный мачо, умеющий красиво говорить, обволакивая бархатным голосом. И не просто говорить, а уговаривать.

— А как же свадьба? Вы же друг жениха, вам нужно быть рядом.

Брюнет усмехается.

— Я уже был на двух его свадьбах, это третья. Не везет парню с женами, хотя в этот раз я искренне желаю ему долгих и счастливых лет жизни с его новой пассией.

Пассией…

Звучит не особенно лестно для стриженой. Не любимой, и даже не подругой, а пассией. Сказал, будто сплюнул. Видно, что невеста ему не нравится. А я так после произошедшего ее просто ненавижу.

— Поэтому, думаю, он простит моё отсутствие на церемонии, — продолжает Брюнет. — Как-никак, сейчас я пытаюсь загладить то, что натворила его новая женушка, поэтому он должен быть мне благодарен. В общем, уверен, что друга я не потеряю. Да и, признаться, гораздо приятнее показывать красивой девушке прекрасный город, чем таскаться целый день за молодыми, растягивая рот в улыбке, словно цирковой клоун.

Это звучит жестковато — всё-таки для меня, как для любой женщины, свадьба — это святое. Но на фоне нашей общей неприязни к невесте сказанное вполне можно простить. К тому же видно, что сейчас Брюнет улыбается естественно, непринужденно, открыто. Такую улыбку трудно не отзеркалить, поэтому губы меня подводят, слегка дернувшись в ответной усмешке. Что тут скрывать — этот парень сумел приглушить во мне и боль, и последовавшую за ней ярость. И даже возникшую пустоту в душе смог заполнить своим обаянием.