Книга Забитая жена для генерала дракона, страница 49 – Кристина Юраш

— А что обычно пишут? — спросил я.

— Любимая жена! Дорогая дочь! На долгую память! Любовь всей моей жизни! Люблю тебя! Иногда пишут имя! — перечислял мастер. — Только у вас из-за инкрустации места не так много! У вас есть место на крупе. Там вполне поместится что-то коротенькое…

Я представил лошадь с гравировкой «Дита».

Потом в голову пришло слово «Моей».

— Моей? — предложил я, а ювелиры переглянулись.

— Вы собираетесь это дарить даме? Верно? — осторожно спросил один из них.

Да, они правы. «Моей» и «лошадь» как-то звучит странно.

— Любимой? — предложил художник.

«Любимой» и «лошадь» — тоже так себе сочетание.

С обычными кольцами и браслетами было как-то попроще.

— Можно сделать просто сердце, — предложил художник.

— Да! Сердце. Делайте! — согласился я.

«Свежая газета! Покупайте свежую газету!» — кричал паренёк, расхаживая по улице. — «Графиня-убийца в бегах! Кто хочет узнать правду!»

— Готово, — произнес мастер, вручая мне брошку.

Я вышел на улицу.

— Газета! Покупайте газету! — кричал парень, размахивая газетой. — Сэр, не хотите купить газету! Очень интересная, сэр! Вот, смотрите!

Он развернул озябшими пальцами газету, а я замер, глядя на знакомое лицо. С портрета на меня смотрела… Дита. Только здесь она была в роскошном платье.

Альгейда Вестфален.

— Держи, — произнес я, не глядя сунул мальчишке деньги.

— О, спасибо, сэр! — послышался голос.

Я сел в карету, стряхнул снег и…

…посмотрел в глаза красавице-убийце.

Да. Это она. Те же глаза, тот же взгляд…

«Сбежала из дома», «пыталась убить ребенка»... Я впивался глазами в строчки, но глаза снова возвращались к портрету.

Ошибки быть не может.

Это — Дита.

Толстая книга лежала на столе — как совесть, которую слишком долго игнорировали.

Я аккуратно вписала последние цифры, сверяясь с чеками. Расходы за последние четыре дня резко сократились. Никаких подарков «шледям». За исключением лошади. Никаких счетов за разбитые зеркала, испорченные ковры или ночные оргии с дюжиной дам в алых шёлках. Никаких вызовов лекарей для «истеричных красавиц, не выдержавших страсти».

Ничего.

Я откинулась на спинку стула и уставилась в потолок. Сердце стучало не от страха — от странного, почти священного трепета.

Пальцы сами собой сжались вокруг пера, и я почувствовала, как по спине пробежала мурашками тонкая волна — не от холода. От надежды. Глупой, предательской надежды, что, может быть, он… начал слушать не только своими ушами, но и сердцем.

Я перелистнула страницы назад, прошерстив последние полгода. Два года. Три. Цифры прошлых месяцев рассказывали мне истории, от которых волосы вставали дыбом.

А теперь…

В графе «Оргия с участием шледей» — пусто.

В графе «Подарки в бордель» — ноль.

В строке «Компенсация за разбитое зеркало» — прочерк.

И так три дня подряд.

И сердце заныло.

Никогда. Ни разу. Когда дракон дома — в поместье гремит музыка, хохочут женщины, падают бокалы, а утром слуги выносят из спальни генерала груды растрёпанных чулок и обрывков шёлковых лент. А теперь — тишина. Почти монастырская.

«Что это значит?» — спрашивала я себя, проводя пальцем по чистой строке.

Он перестал… устраивать оргии?

Или просто… устал?

Или…

Не осмеливаясь продолжить мысль, я отложила перо и вдруг почувствовала, как по столу прыгнула маленькая розовая лошадка. Она проскакала к моей руке, оставляя за собой искорки магии и всё тот же тоненький голосок: