Книга О Пепле и Стали, страница 104 – Элиза Рейн

И если да… что тогда? Если я убью ее лучшую подругу, Мадивия будет ненавидеть меня до конца дней.

И я молюсь о том, чтобы она была жива и смогла меня ненавидеть.

Сарра встает, и я поднимаю меч. Но когда она выпрямляется, ее изменения, кажется, сходят на нет. Глаза вновь становятся мягко-карими, а кожа приобретает нормальный для человека цвет. Лишь ногти остаются черными, а красные вены видны только на крыльях, будто вся магия Крикунов переместилась в них, оставив остальные ее части человеческими.

— Сарра?

Ее взгляд, напряженный от узнавания и нарастающего ужаса, сталкивается с моим.

— О боги, — она поворачивается, ударяясь крыльями о стену. — О боги, у меня… у меня… — ее голос наполняется паникой.

— Сарра, соберись. Ты знаешь, кто ты и что случилось?

Она оборачивается ко мне, глядя расширившимися глазами.

— Я — Сарра. Эрик погружал меня в сон и целыми днями втирал мне в лоб какой-то порошок. Это была… это была магия Крикунов. Я кажется… — ее лицо белеет. — Я, кажется, рассказала ему про Мадди. Про Сокровищницу, магию памяти и про вас…

— Пока забудь об этом. Я думаю, что возможно, твое тело приняло магию Крикуна.

Ее лицо искажается от ужаса.

— Я не могу такой остаться! — теперь в ее голосе слышны нотки истерики.

— Мы это исправим, — ложь звучит горько. — Но сейчас, кажется, ты вне опасности, а у меня есть проблемы посерьезнее.

— Где Мадди.

— Эрик забрал ее, — от гнева слова получаются острыми, как ножи. — Он заодно со Снежными Великанами.

— Забрал ее? Куда? Зачем?

Прежде чем я успеваю ответить, воздух дрожит от биения крыльев, и между нами приземляется Сигрун, а следом за ней — Вальдис. Кажется, что все вокруг нас замирает, звуки битвы стихают вдали.

Размах ее огромных белых крыльев вдвое шире, чем у Вальдис, и от нее волнами исходит сила.

Она разглядывает Сарру, которая отшатывается обратно к входу в Крыло Змеи, ее нелепые крылья исчезают в тенях.

Взгляд Сигрун останавливается на Брунгильде.

Когда она опускается на колени рядом со своей павшей воительницей, на ее лице появляется нечто древнее и пугающее, а за мягким изяществом движений скрывается едва сдерживаемая ярость.

Ее рука чертит в воздух руны, которые мерцают и вспыхивают, и она произносит слова на языке столь древнем, что никто на Иггдрасиле его не поймет.

Тело Брунгильды начинает светиться. Свет становится ярче, пока не начинает ослеплять, и потом гаснет, унося тело с собой.

— Она будет славно пировать в Чертогах Вальгаллы, — выдыхает Сигрун, и когда она оборачивается ко мне, ее глаза горят обещанием расправы. — Сегодня новобранцы познают вкус настоящего сражения, — в ее голосе столько власти, что даже Сколл во мне сидит тихо. — Вальдис, подготовь их всех. Им пришло время понять, для чего они обучаются.

Воздух потрескивает от ее гнева, и Вальдис взлетает, не проронив ни слова.

— Почему? — спрашивает у меня Сигрун.

— Им была нужна Мадивия.

— Ты видел, как Эрик это сделал? — она подходит ко мне, и я не двигаюсь с места.

— Я видел, как Эрик и Исхильд велели новобранцу Оргиду сделать это, — говорю ей.

— Исхильд мертва.

— Нет, — качаю головой. — Она жива, стала Снежным Великаном и союзницей Эрика.

На суровом лице Сигрун вздрагивает мускул.

— Любовь. Самая могущественная сила в мире, — шипит она.

— Я люблю Мадивию, — слова слетают с моих напряженных губ, и она немедленно реагирует.