Книга Светоч Йотунхейма, страница 194 – Елизавета Дворецкая

Пир их был таким буйным и безобразным, что Рагнхильд рада была найти приют в родительском спальном чулане. Туда со двора перенесли Хаки и устроили на ложе, которое совсем недавно Сигурд делил с Тюррни. Рагнхильд содрогалась от негодования, видя, как на этом ложе покоится Хаки-полутролль, убийца законного хозяина. У него началась лихорадка, и Рагнхильд, слушая его хриплое дыхание и видя пот, струящийся по лицу, надеялась, что жар воспалившихся ран его погубит. Она понимала, что эта смерть не столько улучшила, сколько ухудшила бы ее положение: сейчас она была добычей Хаки, почти женой, и это защищало ее. Но что станется с ней, окажись она добычей всей этой песьей своры? Самое лучшее – ее отвезут к другому Хаки, сыну Гандальва, и сделают его рабыней. Но даже понимая это, она мечтала, чтобы боги покарали Хаки и он заплатил за свои преступления.

Сюда же она велела перенести Гутхорма, и его положили на большой ларь с плоской крышкой. Брат, с перевязанной головой, ненадолго пришел в себя, к ее радости, но тут же снова закрыл глаза, так и не успев осознать, что произошло. У него была сильно разбита голова, волосы слиплись от крови. Но, смыв кровь и ощупав череп дрожащими пальцами, пролома Рагнхильд не нашла. Однако уверенности не было: от матери она кое-что знала о родах и о лихорадках, но пользовать проломленные головы ей не доводилось. В переломах понимал Стейнольв Змей, но он сидел взаперти вместе с хирдманами, а ее просьбы привести его никто не стал слушать.

Не имея выбора, Рагнхильд, когда силы совсем ее покинули, устроилась на той же лежанке, на самом краю, подальше от Хаки. Отвернувшись и слыша позади себя его хриплое дыхание, она подумала: останься они наедине, хватило бы у нее духу накрыть его голову подушкой или плащом и подержать, пока не задохнется? Решимости, пожалуй, хватило бы, но разум советовал повременить с местью. К тому же кто-то из людей Хаки постоянно стерег его, сидя возле лежанки. Несмотря на усталость, Рагнхильд не могла заснуть; ей казалось, она непрерывно слышит дыхание Хаки, голоса его людей, сменявших друг друга, видит свет жирового светильника на ларе. Но все же ночь прошла быстро, а значит, она засыпала, сама того не замечая, а потом просыпалась опять.

Утром никто не собирался варить кашу – хватало остатков вчерашнего пиршества. Только к полудню люди Хаки понемногу проснулись и взялись за еду и питье. К тому времени, к досаде Рагнхильд, Хаки очнулся. Жар у него спал, он смог сесть в постели и потребовал еды.

– Покорми его! – велел Рагнхильд морщинистый бородач с длинными каштановыми волосами и нехваткой зуба на верхней челюсти. – Раз ты его жена, ты о нем и заботься.

Рагнхильд видела, что этот бородач распоряжается чужаками и его почти всегда слушаются; его называли Торстейном, и он со вчерашнего дня расхаживал в крашеной шерстяной рубахе Сигурда, чем внушал Рагнхильд особенное отвращение.

Однако это его распоряжение она сочла за лучшее исполнить: пока ее признаю́т женой Хаки, никто другой ее не тронет. Двор и ворота чужаки держали под охраной, выйти из усадьбы никто без их позволения не мог, но по двору Рагнхильд ходила свободно. Она побывала в хлеву, где служанки, тоже выпущенные для готовки еды, доили коз, взяла горшок свежего молока и понесла в дом. Однако не все оно предназначалось для подкрепления сил Хаки. Войдя в холодные сени, Рагнхильд быстро плеснула молоком на порог и взмолилась: